его, канцлера, а не тех двоих. Вслед за этим император отослал Гинденбурга и Людендорфа обратно. Кстати, Гинденбург и Людендорф обратились к нему, Эрцбергеру, и довели до его сведения, что они охотно переговорили бы с лидерами фракций. Во избежание споров о компетенции желательно, может быть, устроить эти переговоры не в рейхстаге, а в помещении Генерального штаба. После этого в бюро партии пришел офицер и обратился к Эберту с вопросом о том, не желает ли он вместе со мной поговорить с Людендорфом. Эберт обещал и телеграфировал мне. Вечером мы встретились в отеле «Эксцельсиор», Гинденбург и Людендорф уже уехали.

10 июля 1917 года. В Главной комиссии Штреземан жестоко напал на канцлера. Канцлер отвечал необычайно находчиво. Если думают, что он, канцлер, мешает, пусть это скажут прямо. В остальном: внутренний строй не может быть организован наподобие английского или французского (парламентаризация); это очень затруднено федеративным устройством государства. Давид снова говорил очень хорошо, хотя ничего нового уже нельзя было сказать. Ввиду интереса заседания я единолично отменил конституционную комиссию, назначенную на 10 часов. После обеда снова междуфракционное совещание. Мирные драки при обработке декларации. Национал-либералы сидят и совещаются до 6 часов. Они отклоняют участие. Им важно прежде всего убрать Бетман-Гольвега, остальное им пока безразлично.

Император «борется с собой»

11 июля 1917 года. 9 часов утра. Главная комиссия. Эберт желает получить от канцлера справку о вчерашнем заседании коронного совета. Канцлер не может дать ответ. Эберт предлагает отложить заседание. Единогласно принимается. Заседание конституционной комиссии, назначенное на 10 часов, я тоже отложил «для демонстрации», как я сказал недогадливым людям, ибо положение еще не ясно ни правительству, ни за его пределами. На самом деле отложению заседания предшествовала следующая сцена: Гельферих просил меня не вести заседания, ибо император «борется с собой». Сегодня или завтра будет принято важное решение об избирательном праве. Но если к императору, который, может быть, собирается в 12 часов внести декларацию о равном избирательном праве, в 11 пристанут с резолюцией конституционной комиссии, то это может оказаться невесомой величиной, которой нам не следует оставлять без внимания. Очевидно, Гельферих и Левальд уже оповестили буржуазных депутатов, потому что ко мне пристают со всех сторон. Наши товарищи согласны. В течение дня непрерывные заседания. В половине четвертого снова межфракционное совещание. Снова мудрят над текстом декларации. Интересна была позиция национал-либералов. Пааше, кажется, возвращался к вопросу о министерских постах. Мы подвергли его пытке. Министром может стать только тот, кто без оговорок примет нашу декларацию. Он стал тащить за собой Юнга, фон Калькера и фон Рихтгофена, чтобы вновь втянуть их в национал-либеральную фракцию. Напрасно. Представители тяжелой промышленности хотели бы иметь представителя в министерстве, но не желали бы, как довольно откровенно сказал Пааше, «шейдемановского мира». На 7 часов канцлер пригласил к себе Шпана, Пайера, Эберта и Шифера. Эберт доложил потом во фракции: император все еще не может прийти к определенному решению. Так как при введении парламентаризма ставится вопрос о будущем императорской власти, он должен переговорить с кронпринцем, которого вызвали по телеграфу. Канцлер за равное избирательное право, однако не может рекомендовать императору парламентарной системы, ввиду огромных трудностей, стоящих на ее пути (союз государств, конституция и т. д.). Он готов на приглашение некоторых министров из состава парламента, а также на образование своего рода совещательного государственного совета из парламентариев, который привлекался бы к обсуждению важных вопросов. Но дальше этого идти он не может. В вопросе о целях войны он сумеет сообразоваться с пожеланиями большинства рейхстага и т. д.

12 июля 1917 года. В печати возвещают «равное избирательное право» для Пруссии. Вчера в сеньорен-конвенте пререкания с Вестарпом, который вдруг потребовал разрешения вопроса о кредитах. На пленуме повторилось то же самое. После пленума междуфракционное совещание. Начинается с доклада Ференбаха о разговоре с Ваншаффе. Ференбах защищал перед Ваншаффе следующую точку зрения: скорейшее привлечение парламентариев на министерские посты и в качестве статс-секретарей. Снова появляются на сцене национал-либералы: Шифер, Юнг, Рихтгофен. Они желают еще раз переговорить. Шифер, которому дают понять, что существенных изменений в декларацию внести уже нельзя, требует от центра ответа, остается ли он при своем решении участвовать в декларации лишь при условии участия в ней национал-либералов. Центр, который действительно принял такое решение, для того, чтобы все время оказывать давление на национал-либералов, начинает их пытать. Ференбах говорит: «Да, решение пока неизменно». Шифер: «Мы будем считать, что решение остается неизменным. Это имеет величайшее значение для нашей фракции». Ференбах: «Я не хочу предсказывать, но думаю, что при нынешнем положении вещей моя фракция откажется от своего решения». Шифер, которого я очень ценю как умного человека, увел обоих своих товарищей, чтобы еще раз попытать счастья в национал-либеральной фракции. Примерно час спустя явился Рихтгофен с официальным сообщением, что его фракция отклоняет участие в декларации, но оставляет за своими членами свободу голосования. Затем открываются прения «о парламентаризации». Долгое теоретическое блуждание от временного совещательного органа при правительстве к статс-секретарям без портфелей (предложение Давида). Я наряду с прочим сказал: «Мы не должны дебатировать и теоретизировать, как в 1848 году в церкви Святого Павла. Чего в конечном счете хотим, мы знаем: последовательного проведения парламентарной системы. Но как ее добиться? Восемь дней назад никто из нас об этом не думал, теперь же добрались до вопроса о парламентаризме. Мы требовали совершенно определенно: ясности в формулировке целей войны и равного избирательного права в Пруссии. Когда мы сговорились об этих требованиях, в связи с вопросом о целях войны встал другой: возможно ли добиться надлежащей формулировки целей от нынешнего правительства? Нет, некоторые члены его должны уйти и уступить место другим людям. Из необходимости заменить, сообразуясь с настроением за границей, двух-трех человек другими, выросла вдруг парламентарная система. Из прений выяснились как огромные трудности, противостоящие ей у нас, так и невозможность преодоления в течение недели или двух всех законных и личных препятствий против ее осуществления. Как бы то ни было, мы должны, однако, использовать положение и как можно скорее создать временные органы на период до введения парламентаризма. Совещательный совет? Нет. Провизориум, который предполагают Давид и Пайер? В крайнем случае. Но существеннее всего в настоящий момент призвать новых людей для создания определенного впечатления за границей. Циммерман должен уйти и Капелле тоже. Новые люди должны быть приглашены с согласия рейхстага. Затем далее: канцлер является, по-видимому, противником парламентаризма. Для успешной борьбы с ним мы должны точно знать все трудности и мнимо непреодолимые препятствия, о которых говорят. Очень важна