Губы задрожали, и Фиц тут же протянул платок.

— Не расстраивайся. Все плохое уже позади.

— Да-да, конечно. — Милли вытерла глаза. — Простите, пожалуйста.

Венеция тоже смахнула слезы. Тот, кого называли Кристианом, обнял ее за плечи.

Хелена больше не могла скрывать недоумение, которое с каждой минутой все больше напоминало холодный, безысходный страх. Она не знала, удобно ли при посторонних спросить, по какой причине брат и сестра так разительно изменились, а потому решила действовать осторожно и дипломатично.

— Венеция, Фиц, не познакомите ли меня с гостями?

Просьба вызвала долгое напряженное молчание. Все пятеро обменялись горестными и в то же время многозначительными взглядами, и от этого страх лишь усилился.

— Мы не гости, — наконец отозвалась Милли. — Мы все — твоя семья.

Хелена не надеялась получить успокоительный ответ, однако никак не ожидала, что страх внезапно перерастет в приступ острого ужаса. Не обращая внимания на боль и головокружение, она стремительно села в постели и попыталась найти логическое объяснение загадочной ситуации. Может быть, это дальние родственники? Или, например…

— А незадолго до болезни я вас встречала? Почему-то этот период совсем выпал из памяти.

— Нет-нет. — Милли энергично покачала головой, как будто сила отрицания имела какое-то значение. — Мы с тобой виделись восемь лет назад на стадионе «Лордз», во время крикетного матча между Итоном и Харроу.

Отец страстно увлекался крикетом и несколько раз брал детей на поединки двух старейших школ, однако вот эту Милли Хелена совсем не помнила.

— О, простите. Должно быть, была невнимательна. А потом мы встречались?

Милли побледнела, и Хелена испугалась еще больше. Не хотелось получить ответ, равный приговору. Да и Милли, кажется, чувствовала то же самое. Она беспомощно посмотрела на Фица, как будто искала помощи и поддержки.

— Мы с тобой виделись очень часто, дорогая. Я — твоя невестка.

Хелена судорожно вцепилась в одеяло.

— Ты женат, Фиц? И когда же это произошло?

— Восемь лет назад, — едва слышно пробормотал брат.

— Восемь лет назад? А какой сейчас год?

— Тысяча восемьсот девяносто шестой, — ответила Милли.

Девяносто шестой? Стоит ли удивляться, что Фиц выглядит таким взрослым? Он и есть взрослый. Значит, и самой ей уже далеко за двадцать.

Хелена покачала головой, пытаясь навести в мыслях хотя бы минимальный порядок, однако движение вызвало резкий приступ тошноты. Она сжала зубы и повернулась к сестре.

— Джентльмен рядом тобой — твой муж?

— Да, — спокойно ответила Венеция.

— И вы тоже давно женаты?

— Нет, поженились только в этом сезоне.

Наступило неловкое, тягостное молчание. Все взгляды обратились к человеку по имени Дэвид: он выглядел еще более ошеломленным, чем остальные, — если подобное вообще было возможно.

— А что скажешь о Дэвиде? — Голос Фица прозвучал умоляюще. — Ты наверняка его помнишь, вы же знакомы с детства.

Хелена посмотрела на высокого, прекрасно сложенного джентльмена. Резко очерченный абрис лица, высокий лоб, твердые губы, нос, который можно было бы назвать безупречно прямым, если бы не легкая горбинка. В другом месте встреча наверняка оказалась бы приятной. Но что он делает здесь — этот посторонний человек, явно претендующий на знакомство?

— А какая связь между вами и мной, сэр?

В ожидании ответа желудок снова опасно напомнил о себе.

Незнакомец посмотрел на Фица и, видимо, получив необходимую поддержку, повернулся к Хелене. Глубоко вздохнул и заговорил тем осторожным, опасливым тоном, каким взрослые сообщают ребенку о том, что любимого щенка больше нет на свете.

— В обществе меня знают как вашего мужа.

Ответ оказался именно таким, которого Хелена боялась больше всего. Желудок окончательно взбунтовался. Пытаясь сладить с непослушным организмом, она прикрыла рот рукой, однако тошнота усиливалась с каждым мгновением.

Она откинула одеяло.

— Джентльмены, не могли бы вы выйти? Боюсь, сейчас мне станет плохо.

С помощью сестры, невестки и сиделки Хелена успела добраться до унитаза как раз вовремя.

— Простите, — смущенно пробормотала она, когда наконец снова обрела способность говорить. Так плохо она не чувствовала себя со времени скарлатины, которой переболела в девять лет. А такой несчастной не была…

Она не знала, с чем сравнить нынешнее состояние. Смерть родителей стала тяжким испытанием, но тогда можно было разделить горе с сестрой и братом. А сейчас… она проснулась и поняла, что половина жизни стерлась из памяти. Перед ней стоял муж, которого она совсем не знала и не выбирала. Ощущение катастрофическое.

— Бедняжка. — Милли опустила голубую крышку и дернула шнур слива, в то время как Венеция уже вела сестру к умывальнику.

— Мисс Редмейн предупредила, что возможны тошнота и рвота. В случае сотрясения мозга это обычные явления.

— Мисс Редмейн — наш доктор, — участливо подсказала Милли. — Она уже едет сюда.

Женшина-врач? Хелена, разумеется, это одобряла, хотя и не знала, что такое возможно.

Над умывальником висело большое зеркало. Собственное отражение вызвало отвращение: лицо распухло, посинело и позеленело. И все же Хелена продолжала смотреть: она ни в малейшей степени не ощущала себя ребенком, но до чего же странно — и интересно — увидеть вместо привычного детского облика взрослую женщину.

И вдруг в просвете между бинтами мелькнула лысина. Хелена в ужасе прикрыла рот рукой.

— Что случилось с моими волосами?

— Мисс Редмейн пришлось их сбрить, чтобы зашить рану, — объяснила Милли.

— Все, целиком? — Только не это! Судьба слишком жестока!

— Не переживай, волосы скоро вырастут, — успокоила Венеция. — Как только подумаю, что ты могла погибнуть на месте…

Милли похлопала золовку по руке:

— Не мучь себя напрасными страхами. Разволнуешься снова, а ребенку это вредно.

Ребенку? Хелена резко обернулась и, чтобы не упасть, схватила Милли за плечо.

— Ты в положении?

— Да.

Она критически оглядела сестру.

— Не заметно.

— Впереди еще много месяцев, успею растолстеть. Накануне несчастья мы с Кристианом как раз сообщили радостную новость.

Несчастье.

Внезапно неизвестность обступила ее глухой стеной.

— А другие дети у тебя есть? А у тебя, Милли? Ты ведь разрешишь звать тебя по имени, правда?