Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Еся, Есь ты меня слышишь? — в мое, погруженное в прошлое сознание, внезапно врывается обеспокоенный голос Марк. — Ты чего ревешь?
Я моргаю, медленно возвращаясь в реальность, чувствуя, как по щекам катятся слезы. Надо же, а я ведь действительно плачу. Прихожу в себя и в несколько быстрых движений смахиваю с лица непрошеные слезы.
— Есь?
Осматриваюсь, понимая, что машина остановилась. Я даже не заметила, как мы подъехали к дому.
— Все нормально, — отмахиваюсь от пристально следящего за каждым моим движением Марка, и нервно дернув дверную ручку, выхожу из машины.
Полной грудью вдыхаю такой необходимый сейчас свежий зимний воздух. Запрокинув голову, подставляю лицо под мелкие капли начинающегося дождя. Должно быть, я сейчас выгляжу до безобразия глупо. Хочется просто испариться, исчезнуть, а еще лучше отправиться к родителям, где бы они сейчас ни были. Наверное, это неправильно — так мыслить, мама всегда повторяла, что жизнь — это самое ценное, что есть у человека, вот только я не жила в последние годы, просто влекла никчемное, бесцельное существование. И сейчас отчего-то это чувствуется особенно остро. То ли я устала, то ли жизнь у меня действительно такая бессмысленная.
— Еся, — со стороны слышится голос Марка.
А потом меня хватают за руку и резко тянут в сторону. Не успев и глазом моргнуть, я оказываюсь в теплых объятиях. В нос вновь ударяет родной аромат.
— Маленькая, ну чего ты? Чего ты плачешь?
Такая непривычная нежность в голосе Марка просто обескураживает, выбивает почву из-под ног. Он смотрит на меня, всматривается в мое мокрое от слез лицо, обхватывает его ладонями, большими пальцами стирая влажные дорожки. А я стою совершенно потерянная, заглядываю в глаза напротив, впервые заостряя внимание на их цвете. Глаза у Марка красивые, яркие, серо-голубые.
— Пойдем домой, Есь.
— Я… — пытаюсь отстраниться, но он не позволяет, держит крепко.
— Пойдем, — выпускает меня из объятий и в то же время перехватывает мою левую руку, крепко сжимая ее в своей большой ладони, и ведет меня в сторону подъезда.
Опустив голову, я молча плетусь за Марком. Он не отпускает меня, даже в лифте продолжает держать мою ладонь в своей, словно опасаясь, что стоит меня только отпустить и я сбегу.
— Черт, вещи, — вспоминает Марк. — Ладно, потом принесу.
Все также держа меня за руку, он выходит из лифта, утягивая меня за собой. Открывает дверь своей квартиры и пропускает меня вперед, лишь только теперь выпустив мою ладонь из своей. Подтолкнув меня вперед, Марка захлопывает дверь и запирает ее на замок, а потом молча подходит ко мне, развязывает узел пояса на моем пальто и делает попытку снять его с меня. Вот тут-то я и прихожу в себя, цепляюсь намертво за ворот и качаю головой. Нет.
— Ты чего?
— Я здесь не останусь, мне надо…
— Тебе надо снять это чертово пальто, разуться и пройти в квартиру, — его требовательный, сквозящий неприкрытой злостью голос разлетается по помещению.
Вот как он это делает? Как из спокойного, уравновешенного парня он за считанные секунды превращается в разъяренного психа?
— Марк.
— Раздевайся Еся, иначе я его с тебя силой сниму, или порву нахрен.
Я отшатываюсь, словно от хлесткого удара. Машинально делаю шаг назад, и лишь сильнее кутаюсь в свое тонкое пальто.
— Господи, девочка, ну почему с тобой так сложно, — он практически стонет, запрокидывает голову, прикрывает глаза и зарывается пальцами в собственные волосы.
Шумно вздохнув, он распахивает веки, делает шаг ко мне, одним лишь взглядом пригвождая к месту. Ловким движением подхватывает меня за талию и вот я уже стою плотно прижатая к прохладной стене. Все также продолжая держать руки на моей талии, сжимая ладони и причиняя мне легкую боль, Марк зарывается носом в мои волосы, делает глубокий вдох и тихо шепчет:
— Запомни раз и навсегда, малышка, я девушек не бью и не обижаю, меня по-другому воспитывали. Не надо дергаться каждый раз, когда делаю резкое движение или повышаю голос. Сейчас ты снимешь верхнюю одежду, пройдешь на кухню, и мы с тобой поговорим.
— Нет, — мне едва удается выдавить из себя слова, — я не хочу ни о чем говорить, я…
— Ладно, поговорить можно позже, но ты все равно сейчас разденешься и прекратишь нести чушь.
— Ты не понимаешь.
— Так объясни мне!
— Мне просто нужно уйти, уехать, мне нельзя здесь оставаться, это небезопасно.
— Со мной — безопасно, — он заявляет это слишком уверенно, чем вызывает непроизвольную усмешку на моем лице.
Если бы он только знал, о чем говорил, если бы только понимал. Наверняка бы уже выставил меня за дверь. Одно дело справиться с отморозками, решившими поразвлечься с беззащитной девчонкой и совсем другое…
— Я сказал что-то смешное? — спрашивает недовольно.
— Это небезопасно для тебя, я… мне просто нужно уехать, отпусти меня, Марк.
Кажется, мои слова на него действуют, потому что хватка на моей талии слабеет, а потом и вовсе пропадает. На лице Марка появляются недоумение и озадаченность. Взгляд меняется, становится мягче, теплее.
Или мне просто кажется?
Но вот чего я действительно не ожидаю, так это того, что уже в следующую секунду Марк начинает хохотать, нет, даже не так, он начинает откровенно ржать, держась за живот и даже слегка похрюкивая, чем вводит меня в легкий ступор.
Я, обескураженная его поведением, молча стою и жду пока он успокоится. Ему на это требуется несколько долгих секунд, но после он все же приходит в себя.
— Еська, ты такая смешная, — заключает наконец, ставя руки на стену, по обеим сторонам от меня. Нависает надо мной, в глаза мои смотрит, мой взгляд цепляет. — Ты за меня что ли переживаешь? — улыбается, взгляд мой не отпускает, держит.
А я, как завороженная, заглядываю в его, цвета осененного неба глаза и киваю робко.
— Мда, тяжелый, случай, — вздыхает, смотрит на меня пристально. — Так, малышка, слушай и запоминай, со мной ничего не случится, меня не посмеют тронуть. Ты остаешься здесь, сделаешь попытку сбежать, я тебя запру.
Я не понимаю, о чем он говорит. Что значит не посмеют? Что значит не случится? Он ведь ничего не знает, совсем ничего.
— Марк, послушай.
— Послушаю, когда ты мне все расскажешь. А теперь давай-ка снимем вот это, — он все-таки стягивает с меня пальто, манипулируя мной, словно куклой безвольно. Не сводя с меня взгляда, откидывает вещицу на комод и снова нависает надо мной широкой тенью.
— Ты остаешься, Еся, выкинь из головы все эти глупости.
— Зачем ты это делаешь? — повторяю уже однажды заданный мною вопрос.
— Потому что могу.
Он прижимается ко мне, так сильно, что между нами не остается ни малейшего расстояния. Наклоняется к моему лицу, опаляет кожу горячим дыханием, касается губами виска спускаясь ниже.
Я чувствую и слышу, как тяжело он дышит, ощущаю, как напрягаются твердые мышцы. Поднимаю голову, встречаюсь с почерневшим взглядом его серо-голубых глаз.
Этот взгляд…
Порочный, поглощающий, давящий. Он цепляется, не позволяет отвернуться, не позволяет опустить глаза.
— Что… что ты…
— Хочу тебя поцеловать, — Марк меня окончательно добивает. — Можно? — ухмыляется.
— Нет, — мне все же удается отвести взгляд.
— Нет? — удивленно. — Почему? — добавляет хрипло.
— Потому что нам нельзя. С тобой нельзя.
Я понимаю, конечно, что несу какую-то абсолютную, беспросветную чушь. Непроизвольно смотрю на его губы, останавливаю на них взгляд.
Мне нельзя, нельзя ни к кому привязываться. Да и зачем все это? Зачем он это говорит? Делает?
— Со мной нельзя? — в голосе появляются стальные нотки. — А с кем можно? — спрашивает как-то надменно, холодно.
Отходит от меня на шаг, даря свободу.
— Дай угадаю, с важным человеком? — он снова делает уже знакомый жест «кавычки».
— Ни с кем нельзя, — огрызаюсь, сама от себя не ожидая подобной дерзости.
Я знаю на кого он намекает, и упоминание ежика отдается тупой болью в груди. Ведь он мне так до сих пор и не ответил.
— Ну ладно, — как ни в чем не бывало он пожимает плечами, на губах снова появляется улыбка.
Да что с тобой не так!
— Разувайся, Еся, хватит топтаться в прихожей, — продолжает, стягивая с себя куртку и сбрасывая с ног ботинки. — Я дам тебе ровно неделю на то, чтобы все мне рассказать, иначе я все узнаю
