— О! — Оливетт Браун выбежала из комнаты.

Расти помчалась за ней.

— Прошу прощения, — сказал толстый врач, — но я не могу поверить, что она воспринимает всерьез хотя бы половину того вздора, который слетает у нее с языка.

Поднявшись и покачав головой, мистер Гардинер поспешил за матерью и дочерью.

— Оборотная сторона карточки снова пуста, — сообщил Эллери, как будто его не прерывали.

Ночью Эллери добавил в своем дневнике к отчету о происходящих событиях краткий абзац о минувшем дне:

«Шесть подарков из двенадцати представляют собой шесть абсолютно разных предметов: вол, домик, верблюд, дверь, окно, гвоздь. Внешне это кажется идиотизмом или какой-то злобной шуткой. Но я не могу избавиться от чувства, что между этими предметами существует смысловая связь. Вопрос в том, какая?»

За завтраком Мариус выглядел мрачным. Он ел молча и не принимал участия в происходящих за столом дебатах.

Тему затронул доктор Сэм Дарк, объявив, что во второй половине дня хочет воспользоваться радио — армейцы играют против Стэнфорда в Пало-Альто и матч транслируют Си-би-эс и Эн-би-си начиная с без четверти пять по восточному времени. Естественно, это привело к дискуссии о Рыжем Крисе Кэгле, великом американском полузащитнике из команды «Кадетов», для которого матч с «Кардиналами» станет последней колледжской игрой. Приведет ли сей факт к подвигам на футбольном поле, необычным даже для него? Это стало предметом спора, в котором доктор Дарк занял антикэгловскую позицию, а мистер Гардинер, Роланд Пейн, Артур Крейг и, против своего желания, Эллери придерживались романтической точки зрения.

Приводились ссылки на различные источники, включая сокрушительную статистику поражений армейцев непобедимой командой «Нотр-Дам» во главе с Кнутом Рокне. На этот удар, нанесенный добрым доктором, мистер Гардинер ответил, что счет семь-ноль еще не конец света.

— Да, но что делал Кэгл? — возразил доктор. — Ничего, кроме паса, который перехватил Джек Элдер, пробежав девяносто восемь ярдов ради единственного тачдауна за всю игру!

Этот выпад мистер Пейн заклеймил как argumentum ad hominem[42], признав, однако, что мистер Кэгл не так хорош, как был в 1928 году...

Во время спора Мариус работал челюстями, не отрывая взгляда от тарелки.

Напротив, Джон Себастьян казался полностью оправившимся — он был весел, хотя и немного рассеян, игнорируя отдельные намеки на вчерашние события. Он подстрекал спорщиков, принимая то одну, то другую сторону в зависимости от того, где его участие придавало больше остроты. Расти смотрела на него странным взглядом, похожим на тот, который Валентина вскоре устремила на Мариуса.

Отказавшись от второй чашки кофе, молодой музыкант встал, извинился и вышел из столовой. Вэл Уоррен сразу же последовала за ним, но через минуту вернулась, села на свой стул и продолжила завтрак. Вскоре появился и Мариус.

— Джон... — Казалось, слова даются ему с трудом. — Могу я поговорить с тобой и Расти?

Джон выглядел удивленным.

— Конечно. Надеюсь, вы нас извините?

Они последовали за Мариусом в гостиную.

— Давно пора, — фыркнула Оливетт Браун. — Хотя ему понадобился кое-кто, чтобы убедить извиниться за вчерашнее отвратительное поведение.

— Еще кофе, миссис Браун? — предложил Крейг.

Валентина сидела молча.

Через пять минут Мариус вернулся один. Его смуглое лицо выражало крайнее изумление.

— Не хочу беспокоить вас, мистер Крейг, но с Джоном что-то не так. В последнее время вы не обращали внимания на его... ну... рассеянность?

Бородач выглядел озадаченным.

— Не знаю, о чем ты, Мариус.

— Вчера я слишком возбудился. — Музыкант покраснел. — Я имею в виду эту историю с Расти...

— Да, но я не понимаю...

— Извинения — мое слабое место, но... Как бы то ни было, я только что извинился перед Расти и Джоном. Расти все поняла...

— А Джон нет? — Крейг с облегчением улыбнулся. — Когда молодой человек влюблен... Знаешь, мой мальчик, как Драйден[43]именует ревность? Тираном души.

— Я не о том, мистер Крейг... По-моему, Джон вообще не помнит, что случилось вчера. Сначала я думал, что он меня дурачит. Но он действительно не помнит ни нашу драку, ни вмешательства сержанта Дивоу — ничего.

— Но как Джон мог об этом забыть меньше чем за сутки? — воскликнула Валентина.

Бородач ошеломленно посмотрел на доктора Дарка. Толстый врач казался задумчивым.

— Мне это кажется проявлением амнезии, Артур. Возможно, в результате удара по голове во время драки. Мне лучше взглянуть на мальчика.

— Можно я взгляну первым? — быстро возразил Эллери. — Если не возражаете?

Прежде чем кто-либо успел ответить, он вскочил и направился в гостиную.

Джон неподвижно сидел в кресле. Расти устроилась у его ног и тихо с ним разговаривала. Когда вошел Эллери, она с благодарностью посмотрела на него.

— Только представьте себе, Эллери, — заговорила она нарочито весело. — Джон ничего не помнит о вчерашнем происшествии в летнем домике. Он даже не помнит, что был там. Разве это не забавно?

— Не знаю, почему все из-за этого так суетятся, — с раздражением сказал Джон. — Допустим, я забыл. Разве это преступление?

— Последние дни мы все пребывали в напряжении, — отозвался Эллери, — а голова иногда проделывает странные трюки, Джон. Например, этот эпизод с черной лестницей вечером в четверг.

— С черной лестницей? — с тревогой переспросила Расти.

— Я не желаю это обсуждать! — Джон вскочил с кресла, едва не опрокинув его.

— Но, дорогой, ты ведь сам жаловался на головную боль...

— С похмелья!

— Послушай, Джон, — сказал Эллери. — Пока доктор Дарк гостит в доме...

— Говорю вам, со мной все в порядке! — Джон выбежал из гостиной и начал подниматься по лестнице.

Остальные тут же вышли из столовой. Казалось, Расти вот-вот заплачет. Крейг беспомощно похлопал ее по плечу.

— Не понимаю, — вздохнул он. — Сэм, я лучше поднимусь к нему один...

— Чепуха, Артур, — заявил доктор Дарк. — Я обследовал его снаружи и внутри, когда он еще был озорником в коротких штанишках. Мы поднимемся вместе.