– Вы тоже не хотите здесь быть? – Трепсвернону сделалось любопытно, стоит ли он ровно, как подобает, и он попробовал как-то иначе разместить позвоночник в пространстве.

– Я б не могла вам этого сказать. – Женщина перевела взгляд так, что тот стал отраженьем его взгляда, и направила его назад, в залу. – Полагаю, вы тоже замыслили побег?

К стволу растения была прибита этикетка с названием его биологического вида. Ярлычок слегка покосился, и Трепсвернон поправил его ногтем. Казалось, в зале скандируют ревень, ревень, ревень.

– Это едва ли, – ответил он. – Я человек конторский. – Он опробовал еще один взгляд на ее лице и обнаружил, что оно озадачено. – А не полевой то есть, – скверно пояснил он. – В отличие от Теренса. В смысле – мистера Фрэшема. Простите, а мы с вами знакомы?

Вокруг них дребезжала листва. Этикетка на растении гласила «НЕ ТРОГАТЬ».

– Полагаю, что нет, – сказала женщина. – Вы пропутешествовали пятнадцать сотен миль?

– Сегодня вечером – нет. – Мимо их растения прошли двое мужчин, обсуждавших политику до того громко, что Трепсвернон уловил: парламентскими терминами они пользуются неверно. Под тем углом зрения Трепсвернону было видно, что один музыкант в оркестре прятал в футляре своего альта плоскую фляжку. – Интересно, – произнес он, – вы что-то уронили? – Глаза у нее были карими, а в одном имелась причудливая зеленая засечка. Почему он смотрит ей в глаза? На ее глаза? У него возникло чувство, что, если он не будет на нее смотреть, его нельзя будет обвинить ни в какой ерунде, которую он произносит. – Я спросил лишь из-за того, если вы вдруг тут… – и он показал на окружавшую их листву, – …по какой-то особой причине. Например, вдруг вы что-нибудь уронили, я б мог вам помочь это поднять.

– Я не в лучшей форме на людных светских раутах, – ответила женщина – или же произнесла что-то в этом смысле, откровенно, однако мягко. – Но хорошую точку, откуда наблюдать происходящее, отыщу всегда. Мне нравится следить отсюда за людьми, – сказала она. И понизила голос еще. – Сцена из Мане сквозь джунгли Руссо. И почти всегда это мне позволяет избегать светского трепа.

– Непременно продолжайте в том же духе, – сказал Трепсвернон. Он отступил и приподнял между ними фужер, пообещав себе при первом же удобном случае глянуть в словаре «Суонзби» предполагаемые биографические справки на Мане и Руссо. – Прятаться за растениями – самое бестрепетное, на что я способен, но умею делать это тихонько.

– Так давайте тогда бестрепетнемся вместе.

Он задумался о бестрепетании. Сие был длиннейший непрерывный разговор, каковой он поддерживал в последние много месяцев. Трепсвернон подумал, не начинать ли ему теперь каждый день с виски – и, возможно, все тогда будет казаться вот так же бесспорно и легко.

– Что вы успели пронаблюдать?

– Великое множество всего. – Молодая женщина вроде бы воспрянула духом и обвела подбородком всю панораму пред ними. – Как прокладываются маршруты миграций, как избираются водопои, какие разные зовы применяют различные группы. Я и за вами вообще-то наблюдала вплоть до совсем недавнего времени.

– Ничего предосудительного, надеюсь. – Он ощутил на себе щеки.

– Простите меня… – произнесла она (возможно, и она пьяна), – но с полчаса назад я заключила, что вы – очень хороший торитель бессмысленных троп.

Трепсвернон засек небольшой акцент в том, как она произнесла т в слове торитель. Попробовал его определить.

Старательно чаруя, он вымолвил:

– Полагаю, как и все мы, каждый по-своему. – Он вновь прижал было к губам бокал с виски – промахнуться мимо рта ему как-то удалось, но кисть его двигалась дальше, перемещая бокал аж к самому глазу. На секунду сквозь граненое стекло ее платье словно бы запятналось желтым. Бокал он подержал так столько, чтобы от паров «Гленливета» глаза его заслезились.

Она же не отводила взора от залы.

– Вон тот мужчина весь последний час производил те же перемещения, что и вы, только в противоположную сторону – вы шли по часовой стрелке, а он противосолонь.

Противосолонь незамедлительно стало излюбленнейшим словом Трепсвернона на всем белом свете.

– А вон та женщина… – визави Трепсвернона показала, и он проследовал взглядом за ее пальцем. – …нет, не та, вот эта, с такой выступающей шишкой на затылке, как будто варолиев мост старается сбежать из ее черепа…

– Мост?

– В шляпке цвета карри. Каждые семь минут она вертится на какой-нибудь ноге поочередно. А Глоссоп… – Она повела подбородком в сторону человека у двери. – …он же не шевельнулся вообще.

– Вы знаете Глоссопа? – спросил Трепсвернон. – Так. Так-так! Глоссоп знаменит своей… – Он сделал еще глоток виски и призадумался над фразировкой. – …Своим невозмутимым постоянством.

– Мне следует составлять справочник наблюдателя. Вы бы где прямо сейчас хотели оказаться? Мне интересно.

Вопрос лишит Трепсвернона равновесия, и он выпалил правду, еще не поняв толком, откуда та взялась:

– Сеннен-Коув.

На лице молодой женщины отпечаталась морщинка смятенья.

– Не уверена, что знаю…

– Это в Корнуолле. Подле Края земли – сам я не был никогда, но видел однажды картинку на вырезке из газеты. Там была подпись. – И Трепсвернон слегка изменил голос, цитируя, а также невольно закатил глаза, чуть напрягая память: – «Сеннен-Коув может похвастаться одним из прелестнейших песчаных пляжей во всей стране». Много рассказов о русалках и контрабандистах. Я б мог себе там завести беленый домик.

– Могли б, – сказала женщина.

– Ну и кораблекрушения, конечно, тоже – да там битком призраков. Простите, я треплюсь? Я треплюсь. Спасибо, что спросили. После того случая я разыскал это место – Сеннен: призна́юсь, когда теперь об этом думаю, никак не могу отлипнуть от фантазии смотать удочки и поселиться там.

Трепсвернон никогда никому не поверял этих своих мечтаний или помыслов, но осознал, что слова и истинность этой его грезы всегда готовы слететь у него с языка. Он и не ведал, до чего близко к поверхности любой его мысли наяву таилась эта греза, готовая выскочить наружу. Он продолжал:

– Там поблизости есть скальное образование, называемое «Доктор Синтаксис», а другое зовется «Голова доктора Джонсона» – из-за ее причудливого силуэта; не изумительно ль сие? Или скучно.

– Изумительно, – подчеркнула в ответ женщина. И повторила – на тот случай, если Трепсвернон не расслышал ее за шумом оркестра. – Такое удовольствие – все это узнавать.

Обычно Трепсвернон бы не был уверен, не высмеивают ли его подобной фразой, но сегодня верил, что все его мысли, быть может, достойны того, чтобы ими делиться.

– Изумительно. Надеюсь, я вам не наскучил, простите меня, молю. С тех пор, как я прочел об этом месте, меня не оставляет