– Хорошо.

– Пожалуйста, не пиши это.

– Не буду.

Библиотекарь стоит возле компьютерного стола и оттуда наблюдает за ними. Она попросила мальчишку, затаившегося в дальнем углу, уйти, как будто Аннабель держит на груди взрывное устройство. Ладони потеют. Она может только догадываться, каково это – принимать ее здесь.

Она снова пытается сформулировать ответ.

– Это самое трудное испытание в моей жизни. – Но, конечно, и это неправда. Пробег в 2700 миль – ничто по сравнению с тем, что она уже пережила и что ждет ее впереди. – Э-э-э, подожди. Не надо это писать.

– Ладно.

– Скажем так, я не знаю, что чувствую. Усталость. Решимость. Я вообще-то не всегда решительная, но людям, наверное, захочется это услышать.

– Возможно, – говорит Эшли Начес.

Вопросов много. Сколько времени займет марафон? Как она тренировалась? Чего она надеется достичь, когда доберется до округа Колумбия?

Эшли Начес ничего не спрашивает про Хищника. Она не задает вопроса, ответ на который действительно интересует всех: каково это было?

– Можно тебя сфотографировать? – спрашивает Эшли.

О боже. Аннабель как-то не подумала об этом. Она без макияжа. Уже исхудала от бега. Щеки проваливаются как старые диванные подушки. Волосы все еще выглядят так, будто она подстригала их с закрытыми глазами.

– Ладно. Наверное, можно.

Эшли встает. На ней джинсы и футболка со сверкающей бабочкой. Она полновата, но чувствует себя уверенно, раз носит футболку, обтягивающую ее аппетитные формы. «Вперед, Эшли! Люби свое тело!» – мысленно произносит Аннабель. Эшли отступает назад, пока не останавливается под плакатом «Лучшие книги для весны». Она пригибается, щелкает камерой и делает несколько снимков Аннабель, которая не уверена, стоит ли ей улыбаться. Улыбка, наверное, будет выглядеть проявлением неуважения.

Эшли Начес собирает рюкзак и захлопывает ноутбук. Интервью закончено. Библиотекарь запирает за ними дверь, как только они выходят.

– Я должна заскочить к своему шкафчику, так что…

– Конечно. Ну, до свидания, – говорит Аннабель. – Спасибо тебе.

Эшли Начес пристально смотрит на нее. У Эшли теплые карие глаза, и они ласково заглядывают в глаза Аннабель.

– Ты, э-э-э, в порядке?

Что на это сказать? Повисает неловкое молчание, пока Аннабель мучительно ищет ответ:

– Не совсем.

– С тобой все будет в порядке?

Аннабель пожимает плечами:

– Не знаю.

А потом Эшли Начес совершает нечто невообразимое. Она обнимает Аннабель и прижимает к своей широкой груди. Когда они отстраняются, Аннабель видит слезы в глазах Эшли.

– Пока, – говорит Эшли Начес.

– Пока.

Аннабель смотрит вслед удаляющейся Эшли. Стразы в виде буквы V украшают и задние карманы ее джинсов. Аннабель интересно, каково это – быть Эшли Начес, девчонкой, достаточно оптимистичной для блесток. Эшли пойдет сейчас домой, к своим родителям, или просто к матери или отцу, или к бабушке, или сразу к двум матерям – в любом случае к своей семье. Под крышей их дома свои проблемы, потому что проблемы есть у всех. Но она не будет нести вину, которую несет Аннабель. В ее будущем нет Сета Греггори, и хотя бы по этой причине Аннабель испытывает мучительное желание быть Эшли Начес – девчонкой в сверкающих джинсах, которая идет домой, навстречу любым житейским проблемам. Эшли Начес, которая идет домой с чувством жалости к той, у кого только что брала интервью.

Аннабель нужно валить ко всем чертям из этой школы Венатчи. Она выбегает за дверь, и там ее снова встречает весна, а дедушка и фургон ожидают на стоянке. Для нее такое облегчение – видеть, что ее новая жизнь, в которой она одновременно и бежит, и убегает, продолжается. Впереди, слава богу, еще много, много миль, разделяющих ее с Сетом Греггори. Она прикидывает в уме: больше двух тысяч пятисот миль между ней и тем, что ей предстоит.

Но тут она видит их – группу парней на лужайке, в центре которой статуя железной пантеры. Один из мальчишек держит руку на спине пантеры, как будто они приятели, открывшие истинный смысл дружбы. Трое других стоят рядом, смеются и болтают. На одном из них джинсовая куртка, как у Хищника. Он чуть сутулится от смущения, исподволь наблюдая за остальными, словно взвешивает, какой должна быть его собственная реакция.

Он опять здесь.

* * *

Он здесь. Хищник, в той куртке, чуть сгорбленный, плетется домой. Аннабель за рулем. Она включила музыку, заряжаясь смелостью от хорошей песни. Несколько дней проходит после той истории с открыткой, и все это время она старается быть дружелюбной. Они непринужденно болтают в классе. Он рассказал ей, как сам учится играть на гитаре, и про свою собаку по кличке Марти, которая может пролезть в каждый запертый шкаф. Она рассказала про «Дни миндальных круассанов» у них в пекарне в прошлые выходные и про то, как миссис Чен сбежала из «Саннисайд», так что им пришлось вызвать полицию. Он на удивление забавный. И знает все эти крутые отсылки к поп-культуре, в которых она ни бум-бум. «Как культовый танец из “Криминального чтива”», – небрежно бросает он, а она ломает голову, что бы это значило.

Если поначалу она просто избегала Уилла, то вскоре их танец расставания завершился: ссорами по телефону, долгим молчанием в трубку, выяснением отношений. В последнее время они прекратили всякое общение, и дни друг без друга постепенно складываются в цепочку постоянства. В ее жизни все как будто по-прежнему, только без Уилла: школа, работа, семья, друзья, бег. Но теперь Аннабель хочет сделать свою жизнь более полной и разносторонней. Она тренируется для второго марафона, который пройдет в ноябре, по выходным совершает сверхдлительные пробежки и вообще пытается быть открытой для новых впечатлений. Открытость и новые впечатления особенно заманчивы, потому что они создают ощущение движения вперед и в то же время служат хорошим поводом для злорадства. «Пошел к черту, Уилл. Посмотри, сколько всего ты обо мне не знаешь, Уилл».

Она выключает музыку, тормозит рядом с Хищником и опускает стекло водительского окошка.

– Привет. Куда путь держишь?

– Домой. Опоздал на автобус.

– Забей. Хочешь, подвезу?

– Было бы здорово.

Устраиваясь на пассажирском сиденье, он чуть ли не упирается головой в потолок. Его ноги согнуты, как у кузнечика. Небольшое пространство между ними вдруг становится тесным и жарким; его щеки залиты румянцем, а от него самого исходит влажный запах мальчишеского пота, снова с какой-то странной примесью – возможно, все той же травки.

Чем еще так же быстро наполняется салон автомобиля, так это неловкостью. Теперь, когда он так близко, Аннабель теряется, не знает, что сказать, и практически слышит, как крутятся шестеренки речевого механизма в его голове. Он ерзает в кресле, что-то ищет в карманах куртки, как будто занят важным делом. Она тотчас сожалеет, что остановилась. «Видишь, что происходит, когда действуешь импульсивно?» – выговаривает она себе. Она часто читает себе нотации. Можно подумать, что у нее в голове прописался строгий учитель.