Кэт достает из-под стола двухслойного красавца. «Счастливого 17-летия, Белль-Попка».

– Та-да-да-да.

– Ребята! Это так мило! – Аннабель не ожидала никаких подарков до выходных, когда они собирались праздновать день рождения.

– Вау, сколько глазури, – сокрушается Сьерра Кинкейд. – Боже, мне придется голодать до конца недели.

– Просто получай удовольствие, – говорит Кэт.

– Йес! Шоколад! – вопит Зандер, как будто только что нашел мешок денег, надписанный его именем. – Мне кусок с угла.

– Вперед, – подбадривает его Сьерра.

Ребята поют. Вместо ее имени они вставляют остроумные ругательные прозвища, как и подобает добрым друзьям.

После того как тарелки убраны со стола, все расходятся по классам, а Кэт расстегивает свой рюкзак.

– Хочу подарить тебе это сейчас, в твой настоящий день рождения.

Подарок красиво завернут в толстую зеленую бумагу и перевязан лентой радужных оттенков. Аннабель ужасно не хочется разрушать красоту упаковки.

– Какая прелесть.

– Давай-ка сдирай прямо сейчас, – настаивает Кэт.

Когда Аннабель видит, что лежит внутри, она прижимает подарок к груди.

– О, вау. Спасибо тебе, спасибо! Как мне нравится! Обожаю.

И это правда. Она подносит его к носу, вдыхает аромат богатой темной кожи. Ей всегда хотелось иметь такой же блокнот «Молескин», как у Кэт. Кэт записывает в нем строчки, которые потом собирается использовать в своих коротких рассказах. Аннабель еще не знает, что будет записывать в своем блокноте.

– Теперь мы близнецы, – говорит Кэт.

* * *

Когда луг остается позади, тропа становится круче. Она медленно поднимается в гору, пока Аннабель не оказывается на краю высокого каменистого обрыва. Выходит, день все-таки непростой. Аннабель с трудом передвигает ноги и задыхается, чувствуя тяжесть в бедрах и икрах, давление в легких. Тропа, пролегающая сквозь неряшливый кустарник, ведет вперед, прямо к монстру.

Ух ты! Ничего себе! Это железнодорожная эстакада. Скрипучая на вид, сделанная из древних бревен, она опасно зависает над землей, которая так далеко внизу. И надо как-то изловчиться и пересечь эту громадину. Железнодорожные пути, некогда проложенные по эстакаде, давно исчезли, остались только тощие деревянные шпалы.

Трапециевидные конструкции, удерживающие мост, не внушают доверия. Почерневшие и старые, они выглядят гнилыми и неустойчивыми. На старте тропы Железного коня она видела табличку с надписью «ПЛАН РЕКОНСТРУКЦИИ ТРОПЫ», но подумала, что успеет сойти с маршрута, прежде чем доберется до разрушенных участков.

Теперь она видит оранжевые флажки, привязанные к некоторым столбам. Деревянное полотно эстакады уже содрано, а поручни местами заменены. Светлые сосновые бруски заметно выделяются на фоне темного изношенного дерева. Хуже всего то, что кое-где поручни вовсе отсутствуют.

Внутри у нее все обрывается, когда она смотрит вниз.

Господи Иисусе. Конструкция не выглядит безопасной. Нисколечко. Даже отдаленно. Джину хватил бы сердечный приступ, если бы она увидела это. Возможно, прямо сейчас это происходит и с Аннабель. Грудь сжимается при виде зияющей пустотами эстакады.

– О, Лоретта, – вздыхает она.

Лоретта помалкивает. Да, Аннабель на ее месте поступила бы так же, если бы проморгала такую преграду на пути.

Аннабель постукивает подушечкой большого пальца поочередно по всем пальцам руки. Тревога нарастает, нервы гудят.

Что лучше: быстро бежать по опасному мосту или ступать осторожно? Наверное, лучше всего просто развернуться обратно. Если продвигаться медленно, меньше шансов наступить на гниющую доску и разбиться насмерть; если бежать быстро – возможно, повезет и удастся перебраться на ту сторону, прежде чем все это рухнет. Возвращение назад означает полный провал.

– Ее бы закрыли, будь это так опасно, – размышляет она вслух.

«Но ты только взгляни на нее», – возражает она сама себе.

Это одна из ее самых больших проблем, не так ли? Оценка опасности – разве не это привело ее в тот хаос, которым стала ее жизнь; к этому месту, где она, как в сюрреалистическом фильме, стоит одна у высоченной прогнившей железнодорожной эстакады в свой восемнадцатый день рождения?

Опасность сбивает с толку. С одной стороны, мама всегда говорила ей, что каждый переход улицы, каждая поездка на машине, каждый незнакомец – это смертельный риск. Как любую девочку, ее предупреждали, что надо держать ухо востро с половиной человечества, и она носила это осознание с собой, готовая воспользоваться им всякий раз, когда рядом тормозил чужой автомобиль или отец отвозил ее домой после подработки бебиситтером. На остановке в ожидании автобуса или на вечеринке с мальчиками и алкоголем, да даже находясь дома одна, она всегда проявляла высокую бдительность. Можно и забыть, что некоторые люди живут иначе. Многие вообще редко задумываются о таких вещах. Без тени страха они ходят по улицам, ждут автобуса на остановке и отрываются на вечеринках.

Но что делать, если помимо бдительности от тебя требуют быть доброй и отзывчивой? Подсказывать дорогу водителю, притормозившему рядом с тобой у тротуара; быть вежливой с отцом детей, которых ты нянчишь; быть дружелюбной и веселой на вечеринке? И кое-что казалось нелогичным. По большей части все складывалось удачно. Правда, слух притуплялся от постоянного гула бдительности. Она не могла определить, действительно ли ей угрожает опасность. Пресловутый внутренний голос, который должен был подсказывать: «Да, вот оно, беги!», заглушали противоречивые сигналы. И потом… бывает, что боишься совсем не того, чего стоит бояться.

Потому что с днем ее рождения в прошлом году связаны и другие важные моменты. В тот день, худший в ее жизни, сложились в целое не те фрагменты, а она даже не поняла. В тот день начался обратный отсчет.

Аннабель бежит. Она мчится по эстакаде. Настолько быстро, насколько позволяет необходимость поглядывать под ноги. Нервный пот струится по бокам, сердце колотится от ужаса. Она старается не смотреть вниз, потому что страшно со всех сторон. Это адская смесь – быть бесстрашной и в то же время испуганной.

– Я слышал, это отличное место, – говорит дедушка Эд. Ресторан называется «Биг Чак», и на крыше красуется деревянное колесо. Рядом проходит шумная автомагистраль. Дедушка Эд делает вид, будто они вдвоем собираются на праздничный ужин, а Аннабель притворяется, что не видит машину Джины на стоянке. На самом деле ей не терпится оказаться за столиком. Она чертовски голодна. Если честно, она готова умять три-четыре стейка.

Невольно вспоминаются Сьерра Кинкейд и другие девчонки из школы, которые съедали две ложки йогурта и морковку и говорили, что наелись до отвала. Иногда Аннабель тоже занималась этой ерундой, потому что негласные правила предписывали быть худенькой, нежной и женственной, даже если твое тело к этому не расположено, даже если тебя мучает голод. Еще с детского сада она слышала вдохновляющую трепотню о том, что девочкам позволительно все, однако йогурты и морковки никуда не девались, девчонки по-прежнему ревностно оглядывали фигуры друг друга, и мальчишки тоже смотрели оценивающе. Трудно оставаться собой на морковке и под прицелом критики.