И если бы на ребенка Фелисии, которая стала называться на африканском берегу Фатимой, не обратил внимания один мудрый муаллим, быть бы им рабами.

Эта судьба ждала многих из тех, кто сперва крестился под страхом казни, потом долгое время жил на своей земле, в завоеванной испанцами Андалусии, а после был все же изгнан. Зачахли прекрасные виноградники, некому было присматривать за полями – испанцы получили то, на что они вряд ли рассчитывали. Хотели изгнать внутреннего врага, а на самом деле просто подкосили свою страну. И поделом!

Тех, кто прятался и не желал уплыть на чужой берег Африки, ждали пытки и костры инквизиции. А уж инквизиторы знали свою работу: если соседи доносили на кого-то, что он мылся хотя бы раз в месяц, то и думать больше было нечего – конечно, этот человек пытался совершить омовение для тайного намаза! Смерть или изгнание!

Или, к примеру, если он хоть чем-то в своем поведении отличался от других… В Африку изгоняли иногда даже природных испанцев. Кто мог затаиться, тот пытался это сделать, кому-то даже повезло убежать в открытый Колумбом Новый Свет и поселиться там, надеясь, что теперь-то святая инквизиция его не достанет! Напрасно, доставали и там!

А в Африке их, во многом ставших христианами, тоже считали чужими. Они были не нужны никому, люди из народа морисков Андалусии и Гранады. И умирали сотнями, от голода и болезней. А те, кому посчастливилось выжить, становились рабами и нищими.

Когда Юсуф впервые услышал об этом в детстве, перед его глазами словно бы встала картинка происходящего: берег, палящее солнце, с причалившего судна, пошатываясь, сходят люди. Их некому тут ждать, они не знают, что с ними будет дальше. Позади осталась верная смерть, впереди – полная неизвестность. Прежние обычаи почти что позабыты, многие женщины даже не представляют, что надо прикрывать голову, мужчины не знают слов молитв. И дети, дети – его возраста и моложе…

Когда он думал об этом, то начинал ненавидеть европейцев – всех, без разбора. Хотя, разумеется, испанцы и итальянцы были для Юсуфа отвратительнее всех прочих.

Оттого-то он и избрал для своих целей тех, чей род никогда не был связан ни с колонизаторами, ни с инквизиторами.

Хотя семья беженцев-морисков, назвавшаяся аль-Андалуси, могла считаться нетипичной: в той средневековой катастрофе Фатима уцелела, хотя ее муж не прожил и недели.

Мало того, на новой родине ее вскоре зауважали и, что греха таить, стали слегка побаиваться. И правильно побаивались: в их случае инквизиторы, депортировавшие «чужих», не просчитались – было чего бояться. Если бы кто-то посмел обидеть Фатиму аль-Андалуси, быстро пожалел бы об этом. А если бы обида оказалась сильной, то жалел бы очень недолго.

Впрочем, сама Фатима была тут ни при чем. А вот ее сын Серхио, который звался в Магрибе Салманом, и его учитель – да, с ними никому из соседей не следовало враждовать.

С тех пор так оно и повелось: один из сыновей в роду аль-Андалуси становился знахарем, врачевателем, учителем-муаллимом. Остальные могли заниматься торговлей или воевать, но старший непременно приобретал особую профессию и особые знания.

Все знали, что ремесло это запрещено местными правителями. Но какой же это запрет, если сами правители, стоило им заболеть, обращались к аль-Андалуси?!

В этом роду случалось и еще кое-что – знахари жили дольше, чем остальные сыновья, и почти совершенно не старились. И это тоже было совершенно неслучайно. Как и то, что порой врачеватель отлучался. Говорили о том, что он уехал в Каир или даже в Багдад, но точно никто ни о чем не знал.

…Юсуф посмотрел на своих спутников. «Как же странно все получилось! – в который раз подумал он. – Ведь было рассчитано буквально все. И вот теперь приходится спасаться бегством». Впрочем, стоит только попасть в долину, и бегство можно прекращать – там никто не станет их преследовать. Но до тайной тропки следовало добираться еще очень долго. Все, что было известно ему об этом месте, он знал лишь по картам.

Юсуф усмехнулся, представив, как удивятся его спутники, оказавшись в долине и увидев сооружения Древних. Но вот о том, что сейчас здесь, судя по всему, идет война, он и понятия не имел. Оказалось – война, еще какая. И они оказались в самом ее эпицентре.

Если бы он вовремя не сломал передатчик, который сейчас в виде бесполезного украшения висел на шее у охотника, их могли бы найти значительно раньше. А так – пусть попробуют поискать. Но все равно следовало торопиться.

Привал будет через два часа, никак не раньше. Так что снова предстоит карабкаться по горным склонам, прячась среди деревьев. Иного выхода пока не было…

* * *

– Ты просто улыбнешься ему, – наставлял мальчика отец. – Что бы он ни говорил, отвечай ясно и просто. И не забывай улыбаться.

Юсуф кивал. Завтра он увидит своими глазами человека, которого видел прежде только на экране телевизора. Зато видел он его часто: человек в белом военном мундире с многочисленными орденами принимал военные парады или выступал с очередной речью. Слова полностью проходили мимо сознания, важно было только одно – как держится и как говорит этот человек.

И день настал.

День, когда на школьном дворе все выстроились около флагштока с новым, черно-бело-красным знаменем.

Юсуф думал, что человек с орденами приедет в их школу на лошади – на той самой, на которой объезжал строй пехотинцев. Но нет – во дворе школы появились джипы, оттуда высыпали охранники в черных европейских костюмах. Потом объявились девушки в полевой форме и красных беретах. Они немедленно заняли все важные точки огромного пространства двора, и каждая держала в руках автомат, готовая пожертвовать собой и всеми присутствующими, лишь бы с головы брата-лидера не упало ни одного волоска.

И только тогда он вышел сам. Оказалось, что не так уж он и молод, как на портретах, к тому же, сейчас на нем не было сверкающего орденами мундира.

Человек, известный всей стране, шел к трибуне под зеленым знаменем в одежде, которую носили многие поколения людей пустыни – в просторном халате-галабии, спасающем от любой жары. На голове его вместо фуражки красовалась темная шапочка-тарбуш. Он выглядел почти так, как все взрослые мужчины, но даже если бы сейчас исчезли все девушки-телохранительницы, а сам он оказался в толпе, его непременно можно было бы узнать. По гордому выражению лица, по осанке… Для Юсуфа он казался не просто человеком, а древним героем из легенд.

– Юсуф Андалуси? – раздался строгий голос рядом с ним.

Он не сразу повернул голову, не в силах оторвать взгляд от неспешно идущего к трибуне человека. Оказывается, его окликнула одна из девушек-телохранительниц – негритянка с Юга. Откуда она его знает?

– Брат-лидер хотел бы встретиться с тобой после выступления. Будь готов.

– Я готов, – смущенно кивнул мальчик.

Между тем брат-лидер начал свое выступление. И вновь произошло все то, что было и по телевизору: до сознания Юсуфа могли долетать лишь отдельные фразы: