– Виктория! Виктория, стойте, где стоите! Я сейчас, помощь уже близко!

Этот возглас несколько приободрил женщину. Но как только художник достиг ее, ноги Вики подкосились, и она практически повисла на вытянутых руках Сандерса.

– Я умираю.

– Почему вы не сказали, что страдаете паническими атаками[12]? Как часто это у вас? – не обращая внимания на сиплый голосок в районе груди, набросился с расспросами Роман.

– Мне так страшно, спасите меня, – к прерывающемуся голосу добавились громкие всхлипывания.

– Спасу, обязательно спасу, – пообещал художник, неловко обнимая женщину.

Та вся тряслась, как в лихорадке, став холоднее гранитной статуи на морозе. И словно статуя, могла расколоться от одного неверного слова или движения. Со стороны они напоминали парочку влюбленных, которые помирились после бурной ссоры. Вика продолжала сдавленно плакать, цепляясь пальцами в подол серого пиджака художника, а он осторожно поглаживал продавщицу по вздрагивающей спине. Чем не прекрасный сюжет к какой-нибудь романтической картине. Только не хватает высоко утеса и туманных волн на заднем плане, как у Фридриха[13].

– Давайте попробуем потихоньку пойти, – предложил Роман. Женщина не ответила, но он ощутил, как ее голова дважды потерлась сверху-вниз о его рубашку. – Хорошо, медленно разожмите пальцы и попытайтесь сделать шаг назад. На счет три, да? Один, два, три… Нет, так не годится. Вика, вы должны успокоиться. Я знаю, как вам страшно. Но если мы простоит здесь еще чуть-чуть, то промокнем насквозь. Давайте, отпустите меня.

На этот раз художнику удалось разжать до судорог сжатые пальцы, хотя он уже было испугался, что в них останется часть пиджачной подкладки. Теперь им предстояло самое сложное: дойти до дома Виктории. Мужчина продолжал поддерживать новую знакомую за плечи, а та одной ладонью потирала грудь, а другой теперь стиснула его руку чуть выше локтя. Да так крепко, что Роман едва не вскрикнул от боли. Нет, нельзя. Он должен сохранять позитивный настрой, должен улыбаться и говорить, говорить, говорить.

– Вы не умрете, Вика. Вам ничего не угрожает. Мы с вами в безопасности. Никто не причинит вам вреда. Все будет в порядке.

Короткие, монотонные фразы. Так его когда-то учил лечащий врач. Никакого раздражения, надо подстроиться под ритм сердца и дыхания. Шаг за шагом, слово за словом. Просто отвлечь больного от жутких мыслей. Просто… но когда сам чувствуешь, как тебя железным обручем, огромной анакондой, сдавливает паника, когда задыхаешься, а в висках непрерывным набатом звучит: «Вот и все, вот и все, это конец», – чужое «все хорошо» не может пробиться. И все-таки Роман продолжил повторять снова и снова:

– Вы в безопасности. Вы не одни, – пока Вика не поверила, пока не ослабла ее хватка, а в движениях ног не появилась уверенность.

– Роман, откуда вы узнали? – получасом позже спросила она.

– Я же говорил, надо уметь правильные вопросы, – разливая кипяток по двум чашкам, пошутил художник. – Вы сказали, что на вашей тумбочке творится полный бардак: зарядка для телефона, старые квитанции, какие-то бумажки, бутылка с минералкой. «Лекарства всякие. Феназепам[14], анальгин… не люблю ходить далеко, если ночью вдруг разболится зуб», – так вы примерно выразились. Я сначала пропустил это мимо ушей. Хотя нет, поразился вашей неаккуратности. Но когда вы вышли из машины, вспомнил знакомое название.

– Анальгин? – Вика схватилась обеими руками за кружку, хотя на кухне было довольно тепло.

– Феназепам. Успокоительное, часто назначаемое при различных неврозах и, в том числе, панических атаках. Я сам его пил одно время. И еще парочку.

– У вас… или я не должна спрашивать?

– Нет-нет, все в порядке. Это было давно, уже лет двенадцать назад. Ничего страшного не случилось, не волнуйтесь. Скажем так, у меня тогда был тяжелый период. Наверное, подобные бывают у всех, но в моем случае сказались некоторые особенности художественного ремесла. Вот и все. Курс препаратов продолжался пару месяцев, потом мне стало легче, – мужчина кивнул в сторону сахарницы. – вам положить?

– Две ложки. Спасибо вам.

– Да не за что, я просто сахар положил.

– И за него тоже, – без тени улыбки сказала Вика. – Я бы так там и осталась стоять. На самом деле у меня редко случаются подобные приступы. Иногда достаточно таблетки Валерианки, и все проходит. Но сегодня… Не стоило мне соглашаться.

– О чем вы?

– Такси, – женщина понуро опустила голову. – Я никому этого не рассказывала, даже своей матери.

– Может, и не стоит? – попытался уйти от неприятного разговора Роман. – Не пытайтесь оправдаться, я все понимаю. У каждого человека есть история, о которой ему неприятно вспоминать.

– На меня напали, – словно не слыша, выпалила Виктория. – Таксист. Это было на последнем курсе техникума, как раз осенью. Я опаздывала на праздник к подруге, решила, что один раз могу потратиться на такси. Села, назвала адрес. Он завел мотор. Потом я поняла, что мы движемся какими-то дворами. Спросила, почему он не поехал по прямой. Тогда-то он и напал. А дальше… помню только, как бежала, куда глаза глядят и кричала.

Слова – камешки, бросаемые по одному в глубокую шахту, которую никогда не заполнить даже до половины. Она не плакала. Просто продолжала сжимать чашку и тяжело вздыхать.

– Ужас, – только и смог вымолвить мужчина. – И вы не обратились в полицию?

– Мне хотелось как можно быстрее забыть об этом. Меня не ограбили и… – Вика сглотнула, – не причинили никакого физического вреда. Просто очень напугали. Так что теперь я не могу ездить в такси. Только в машине со знакомыми людьми, только на переднем сидении и только днем.

– Я же нарушил все три ваших правила, – подавленно продолжил художник. – Хотел посадить вас одну вечером на заднее сидение к какому-то типу. Что ж, вы в праве теперь рассказать своей подруге, какой я отвратительный человек.