Хана и Аи пришли полюбоваться на гостинцы. Господин Фудзивара прислал также еду: перепелов и свежую рыбу, хурму и бобовые пироги. Самое большое впечатление это произвело на Хану, которая, как и все, всегда ощущала легкий голод.

– Не трогай, – остановила ее Каэдэ. – У тебя грязные руки.

Девочка перепачкалась, собирая каштаны, но она крайне не любила, когда ей делают замечания. Она убрала руки за спину и сердито уставилась на старшую сестру.

– Хана, – как можно мягче произнесла Каэдэ. – Пусть Аямэ помоет тебе руки, тогда можешь поесть.

Отношения Каэдэ с младшей сестрой не ладились. Она считала, что Аямэ и Аи разбаловали Хану. Жаль, что не в ее силах убедить отца взяться за ребенка, которому нужна дисциплина. Каэдэ собиралась позаниматься с сестрой, но у нее не хватало на это времени и терпения. Долгими зимними вечерами было над чем поразмыслить.

Хана с криком побежала на кухню.

– Я прослежу, – сказала Аи.

– Она так своевольна, – пожаловалась Каэдэ Шизуке. – Красота в сочетании с упрямством принесут ей немало горя.

Шизука с усмешкой взглянула на Каэдэ, однако промолчала.

– Что ты хочешь сказать? – спросила Каэдэ.

– Девочка очень похожа на вас, госпожа, – пробормотала Шизука.

– Ты так и раньше говорила. Зато Хана счастливей меня.

Каэдэ замолчала, думая о разнице между ними. В возрасте Ханы она уже два года пробыла в замке Ногучи. Может быть, она завидует сестренке и поэтому так нетерпима. Однако Хана в самом деле росла без присмотра и никого не слушалась.

Каэдэ вздохнула. Разглядывая чудесные наряды, она поняла, как соскучилась по ощущению мягкого шелка на коже. Девушка велела Шизуке принести зеркало, чтобы примерить платье и посмотреть, как сочетается одежда с ее волосами и цветом лица. Каэдэ скрывала радость от подарков. Ей льстило внимание господина Фудзивары. Шизука обмолвилась, что Каэдэ его заинтриговала, но Фудзивара интересовал ее не меньше.

Каэдэ надела старое платье, оно лучше подходило к поздней осени, и они с отцом, Шизукой и Аи отправились на представление в дом господина Фудзивары. Гостям предстояло остаться на ночь, поскольку драма продолжалась допоздна, под полной луной. Хана тоже мечтала поехать, она обиделась, что ее не берут, и даже не вышла попрощаться. Каэдэ хотела оставить и отца. Непредсказуемое поведение старика могло скомпрометировать его в глазах посторонних. Однако господин Ширакава был так польщен приглашением, что разубедить его не представлялось возможным.

Несколько актеров, включая Мамору, играли постановку «Сукновальня». Пьеса глубоко тронула Каэдэ. За время короткого визита Мамору изучил ее лучше, чем она полагала. Теперь Каэдэ узнавала в нем себя, свои движения, слышала собственные вздохи. «Осенний ветер поет об остывшей любви», – говорила жена, медленно сходя с ума, ожидая возвращения мужа.

«Яркий свет луны, прикосновение ветра».

Печальное пение хора пронзало сердце.

«Блеск инея в бледном свете, хладеет сердце, когда воют ночные ветры».

Глаза Каэдэ наполнились слезами. Чувство одиночества и тоска женщины на сцене, женщины, созданной по ее образу, словно принадлежали ей самой. Постановка растрогала Каэдэ, заставила вновь почувствовать себя беззащитной. Душевная боль, тоска по Такео не давали покоя. Если она не вернет возлюбленного, то погибнет. Но даже в тревоге и отчаянии Каэдэ не забывала, что должна жить ради ребенка. И ей показалось, что она ощутила под сердцем его первое движение.

Над сценой ярко светила луна десятого месяца. Ввысь устремлялся дым из угольных жаровен. В тишине раздавался легкий бой барабанов. Все немногочисленные присутствующие завороженно слушали, восторгаясь красотой луны и глубиной актерских чувств.

После пьесы Шизука и Аи отправились в спальни. К удивлению Каэдэ, господин Фудзивара попросил остаться ее в компании мужчин, которые пили вино, пробовали экзотические блюда из береговых крабов, грибов и маринованных каштанов. Крошечных кальмаров доставили с моря во льду и соломе. Сняв маски, к гостям присоединились актеры. Господин Фудзивара расхваливал артистов и раздавал щедрые подарки. Позже, когда вино развязало языки и веселье стало шумным, он тихо обратился к Каэдэ.

– Я рад, что приехал ваш отец. Полагаю, ему сейчас сложно?

– Вы очень добры к нему, – ответила Каэдэ. – Мы высоко ценим ваше внимание и заботу.

Ей показалось неприличным обсуждать душевное состояние отца с благородным человеком, но Фудзивара настаивал:

– Он часто впадает в тоску?

– Временами отца охватывают приступы отчаяния. Смерть жены, война…

Каэдэ посмотрела на отца, который возбужденно разговаривал с актерами. Глаза его сверкали, и он в самом деле казался сумасшедшим.

– Вы в любой момент можете обратиться ко мне за помощью.

Она смущенно поклонилась, понимая, какую честь оказывает ей хозяин. Каэдэ никогда не находилась в обществе такого количества мужчин и чувствовала, что ей здесь не место, но не могла найти подходящего повода, чтобы удалиться. Фудзивара искусно поменял тему.

– Как вы находите Мамору? На мой взгляд, он многому от вас научился.

Каэдэ перевела взгляд с отца на молодого человека, который стал снова мужчиной, хотя не утратил следов своей женской роли.

– Нечего сказать, – наконец произнесла она. – Он великолепен.

– И все-таки?

– Вы крадете все у нас.

Каэдэ хотела ответить непринужденно, но сама не заметила, как язвительная фраза вылетела из ее уст.

– У вас?! – повторил он удивленно.

– Я о мужчинах. Вы берете все от женщин. Даже нашу боль – боль, которую сами причиняете – присваиваете и выдаете за собственные чувства.

Фудзивара пристально вгляделся в ее лицо:

– Я никогда не видел более естественной и трогательной игры, чем у Мамору.

– Почему женские роли не исполняют женщины?

– Любопытная идея, – ответил он. – Вы считаете, что сыграете достоверней лишь потому, что эти чувства якобы вам знакомы? Однако мастерство актера состоит в выражении эмоций, которых он не изведал, и именно в этом заключается его гениальность.

– Вы ничего нам не оставляете, – сказала Каэдэ. – Мы отдаем вам наших детей. Разве это не справедливый обмен?

Девушке снова показалось, что он видит ее насквозь.

Мне он не нравится, подумала Каэдэ, несмотря на всю свою притягательность. Не хочу иметь с ним ничего общего, как бы ни настаивала Шизука.

– Я обидел вас, – заметил он, словно прочел ее мысли.

– Я слишком ничтожна, чтобы господин Фудзивара заинтересовался мной, – заявила она. – Мои чувства не имеют никакого значения.