— И все-таки, скажите, пожалуйста: вы уверены, что Салтыков…

— У Салтыкова алиби, — перебил Залуцкий и пристально взглянул на нее. — Почему вы так настойчиво интересуетесь Салтыковым? Вы с ним знакомы?

— Практически нет.

— Что значит — «практически», и какие у вас есть основания, скажем так, интересоваться Салтыковым?

— Никаких. Абсолютно никаких. И видела я его один раз в жизни, на выставке.

— Тогда в чем дело?

— Просто мне известно, что в таких случаях всегда проверяют близких родственников, и я хочу быть уверена, что вы действительно учли все другие возможности.

— Вы еще раз вынуждаете меня повторить, что мы сделали все, что могли.

— Значит, Юрганову уже ничем нельзя помочь? Ничего нельзя сделать? — спросила Нина в отчаянии.

Залуцкий вздохнул и опять устало посмотрел на нее.

— Я вам советую поговорить с его адвокатом. Если хотите, я вам дам номер телефона.

Когда Нина ушла, Залуцкий встал, открыл сейф, достал папку с делом Юрганова и вернулся к столу. Медленно перебирая страницы — документы, фотографии, справки — восстанавливал в памяти ход событий. Его сигарета давно уже превратилась в пепел и погасла, давно не были слышны в коридоре голоса его коллег, а уборщица тетя Зина валтузила тряпкой по паркетному полу: ее щетка то и дело сердито ударялась ему в дверь.

Наконец он встал, запер дело в сейф, надел дубленку, которую они с женой покупали еще в советские времена, и, выйдя из прокуратуры, долго шел по улице, провожая взглядом обгонявшие его троллейбусы и пытаясь понять, что его так беспокоит после разговора с этой женщиной?

Залуцкому было хорошо известно, что в поведении подследственных часто наступает перелом: либо после долгого и упорного молчания человек вдруг начинает давать показания и делает это отчаянно, быстро, будто боится, что передумает; либо, наоборот, закрывается, как раковина, и замолкает, и тогда уже никакая сила не может вытащить из него ни единого слова. Это последнее и произошло с Юргановым.

В день, а вернее, в вечер убийства, его заметил возвращавшийся домой в своем «москвиче» житель Подмосковья Иван Никитич Жигайло: на шоссе в километре от салтыковской дачи, Юрганов пытался поймать машину. Иван Никитич собрался было остановиться, но в свете фар разглядел, что голосующий весь перепачкан кровью, и так испугался, что тут же рванул вперед. Через пару километров, у поста ГАИ, Иван Никитич увидел местный милицейский газик и рассказал про странного человека, голосующего на дороге. Сотрудники милиции тут же бросились туда и затолкали Юрганова в машину.

Юрганов закричал, что в Озерках убили женщину, и указал адрес: улица маршала Захарова, 24. Там-то милиция и обнаружила труп женщины лет сорока пяти — пятидесяти с проломленным черепом и орудие убийства — двухкилограммовую гирю. Юрганов утверждал, что только что приехал и в темноте споткнулся о тело, так как в доме не было света, а затем бросился на шоссе — хотел тем или иным способом сообщить об убийстве.

На первом допросе он много говорил, жестикулировал, горячился, даже кричал, доказывая свою непричастность к убийству гражданки Салтыковой Л.К., 49 лет. Правда, ничего толком в свое оправдание привести не мог. Говорил, например, что приехал в Озерки не восьмичасовой электричкой, а последней, отправляющейся из Москвы в 21.35. Обстоятельство весьма существенное, так как судмедэксперт утверждал, что убийство произошло между восемью и девятью часами. Но билета на эту электричку предъявить не смог. «Нет у меня билета, не брал я билет. И ехал я не с вокзала: там теперь без билета не проедешь, а с платформы Сортировочная. Почему не брал билет? «Деньги экономил».

На вопрос, не видел ли его кто-нибудь около половины десятого на вокзале или в поезде или хотя бы на станции метро, кто может это подтвердить, ответил: «Может, и видел, откуда я знаю?» Судя по всему, он плохо понимал, насколько это важно. Оперативники съездили и на станцию, и на платформу, проверили, поговорили, показали фотографию: никто, конечно, его не вспомнил. Правда, не вспомнили его и те, кто находился на платформе около 20 часов, то есть на полтора часа раньше, но это было уже неважно.

Кроме того, на следующем допросе сам же Юрганов и показал, что Салтыков, муж убитой хозяйки дачи и его работодатель, просил его приехать пораньше, то есть не позже девяти. Поговорили с Салтыковым. Тот подтвердил, что просил быть на даче не поздно, потому что опасался за свое имущество: «Сами знаете, как сейчас грабят дачи». А, уходя, добавил:

— Знаете, я кое-что вспомнил: я тогда даже соврал ему, что последняя электричка уходит в восемь.

— Зачем?

— Да затем, чтобы он поторопился! Дача-то пустая. Я же не знал, что там моя жена!

И Юрганов сам же все это и подтвердил.

— Почему же вы тогда не поехали в 20.00, как вас просили?

— Не мог.

— А где вы были до 21. 35?

— Без минут девять уже был в метро, а до этого гулял.

— Где? С какой целью? Видел ли вас кто-нибудь?

В каком районе ходил — сказал, зачем — не объяснил: «Просто гулял» и «Нет, никто не видел».

Тогда его спросили, не может ли он хотя бы предъявить свой билет на метро, где выбивается дата, время и номер турникета, по которому можно определить, на какой станции он был, но оказалось, что билета нет:

— Я, кажется, выбросил его прямо в метро. Билет был на одну поездку: зачем он мне?

Вот тебе и зачем.

Спросили его, как он объясняет, что на орудии убийства его пальцы. «А чем ее?..» И когда «узнал», что это двухкилограммовая гиря, вздрогнул, даже побледнел, но ничего не ответил. И только потом, несколько дней спустя, «объяснил», что колол ею орехи. Даже смешно.

Спросили про лампочки: одна на веранде, чуть-чуть вывернута, другая снаружи, перегоревшая, и на обеих его отпечатки. «Откуда на лампочках ваши отпечатки?» «Одну я сам вкрутил недели три назад, а на другой — не знаю, я к ней не прикасался».

Но самое странное было, пожалуй, вот что. На вопрос, как в кармане его куртки оказались украшения убитой — кольцо с нефритом и золотая цепочка с висевшим на ней крошечным знаком зодиака — Юрганов рассказал довольно необычную историю. Мол, за неделю до убийства он уезжал сдачи на два дня по договоренности с Салтыковым, а, вернувшись, нашел в двери, снаружи, письмо, оставленное салтыковской женой. На обратной стороне конверта было нацарапано несколько слов карандашом: «Лева, я приехала на дачу и только здесь, растяпа, обнаружила, что забыла ключи. Возьмите, пожалуйста, мои безделушки (они лежат на каминной полке) и завтра же привезите их мне в Москву. Заранее благодарна. Не забудьте по дороге отправить письмо — это срочно».

— Я что-то не понял: она оставила вам письмо в конверте? Зачем и кому надо было его потом отправлять?