круглые часы, так вот я умудрился однажды взглядом остановить стрелки. А потом опять запустил. Силы невъебенные во мне проснулись. Однако потом было не до смеха. Во второй раз откусил от солнца большой кусок. Оно, сука, достало висеть за окном. Штор никаких, и в комнате из-за него жара, хоть вешайся. Комп дико перегревался и гудел, тварь, так, что я сам себя не слышал. В общем, разинул пошире хлебало и отхватил жирный кусман. Получилось вроде как месяц, только не из луны. И не ночью.

Употребляли, когда впузораненный отрубался. Так что он особо не досаждал. Правда, скоро вонять начал, и Майка на эту тему напряглась. Она с нами не бахалась, поэтому вонь ей была не в кайф. Не знаю, почему она не хотела колоться. Наверно, кумара боялась. Мы до этого с ней реально по-жесткому переломались, когда я зашкерился у нее. Короче, вонь ее парила. А нам было пох. К тому же мы с Вадосом там на ночь не оставались. Майке одной приходилось целые сутки этой херней дышать.

– Он, блядь, чо, уже разлагается? – спросил Клей, появившись наконец после трех или четырех дней отсутствия. – Вы куда смотрите-то?

– А мы тебе кто? Врачи?!

Он посмотрел на Майку, которая так борзо вдруг на него наехала, и перевел взгляд на меня.

– Малой, это кто?

– Коллега, – ответил я. – По туристическому бизнесу.

– Где-то видал я твою коллегу.

В общем, Майка с него не соскочила, пока он не увез бедолагу. Видимо, ночевать с ним в одной комнате ей действительно было уже полный тухляк. И так-то спала на сдвинутых стульях, а тут еще гнилью несет – хоть вешайся. И мухи такие жирные, фиолетовые.

Клей согласился, что на запах кто-нибудь из университетских обязательно придет. А там и ментов приведут по-любому. Поэтому в итоге страдалец наш съехал. Я даже имя его узнать не успел. Мало общались. Так и остался он для меня «Воробейко».

Не знаю, куда Клей его уволок. И не хочу знать.

Я, кстати, не ожидал, что он Майку послушает. Он вообще стал какой-то другой. Уверенность из него ушла. Не то что зашуганный, но такой – будто к чему-то прислушивается. Слышит чего-то.

– У тебя как с матерью? – спросил меня вдруг перед тем, как уйти.

Я говорю:

– Все путем.

Он говорит:

– Не забывай про нее.

Я говорю:

– Да уж как-нибудь.

Он помолчал так немного и потом кивнул:

– Ты держись, малой. Но, главное, про мать думай. А то знаешь… Всякое ведь бывает.

Через день Клей завез толстый конверт.

– Вот здесь адрес написан. Зайдешь, передашь на следующей неделе. Я сам не могу. Там по-любому пасут. Отдашь Анастасии Федотовне. Понял?

– Понял, чо непонятного.

Он крепко потянул меня за футболку.

– Только Анастасии Федотовне! Если ее не будет, через других не передавай. Просто уходишь, потом через неделю еще придешь.

– Да понял я. Отпусти. Шею больно.

В конверте были деньги. Прилично так бабок. Нам с Вадиком даже дербанить этот конверт не пришлось. Они и так прощупывались легко.

После этого Клей больше не приходил. Ни за стволы, ни за наркотики никто не спрашивал. Я спокойно доделывал трек, Майка болталась по универу, приводила каких-то типов из абитуры, они чо-то ржали у окна, мы с Вадиком бахались на халяву – жизнь вошла в свою колею и, в общем, наладилась. Даже про юбилей серьезного человека никто больше не напоминал. Тишина.

Потом выяснилось, что спонсоры наши затаились не просто так. У них вышли непонятки за какой-то большой завод с краснодарскими. Те считали его своим, а наши попытались отжать. Завод был не в Краснодарском крае, а в Ростовской области, и с берегов Дона ситуация показалась несправедливой. По итогу они все здорово постреляли друг дружку, и до нас уже никому не было дела. Все, что произошло за последнюю неделю – сумка со стволами, пакет с товаром, наш впузораненный, странная перемена в поведении Клея, его разговоры о матери и, в конце концов, его исчезновение, – все это были отзвуки больших разборок между нашими и кубанцами. Краснодарские оказались более живучими и злыми, ростовские прилегли на дно. Однако я узнал об этом позже. Гораздо позже. А тогда все просто затихло.

* * *

Мои личные тучи начали сгущаться, когда вдруг пропал товар. Не чуток кто-то отсыпал, а весь пакет ушел – будто его и не было.

– Чо за хуйня? – сказал Вадик.

И я не мог с ним не согласиться.

Мы хотели задать этот же вопрос Майке, но ее нигде не было – ни в студии, ни в универе, ни дома. Я решил, что она замутила с кем-то из своих типочков, которые любили поржать. Где искать их, а главное, зачем – на фоне нашей эпической потери меня уже совершенно не волновало. Надо было срочно что-то решать. Впереди маячил жесткий кумар.

– Может, сами переломаемся? – предложил Вадик. – Я в прошлый раз вроде по-легкому прошел.

– А я по-тяжелому. Надо двигать к барыгам. У нас после аренды за студию что-нибудь осталось?

Вадик открыл ящик стола, где лежали деньги, но спонсорскую «котлету» мы давно подъели.

– Значит, Анастасия Федотовна получит свой конверт позже, – сказал я, глядя в пустой ящик.

– Толян, ты уверен? Клей – жесткий чувак.

– У нас у всех мамки. И лучше всего они умеют ждать.

Я не стал больше ничего говорить Вадосу, но дело было не только в кумаре. Вернее, не в том, что я так уж ссал переламываться сам на сам. Работа над треком подходила к концу, и я чувствовал, что это будет разрыв. Ничего даже близко к этой вещи мы до сих пор не делали. С таким треком, я знал теперь это наверняка, мы порвем стадионы. Народ ждал этот кач. Остановиться сейчас, когда не хватало всего пары дней, заблевать студию, исходить на говно, корчиться как последняя мразь, сутками мечтая о дозе, – это было бы полным и окончательным пиздецом. До выступления во Дворце спорта оставалось всего несколько дней. Надо было закончить трек и потом уже спокойно кумарить.

Так что Анастасия Федотовна своего конверта пока не дождалась.

Впрочем, это «пока» продлилось минут пятнадцать. Стоило мне выйти за вахту университета, и оно закончилось навсегда. Какие-то типы, маячившие у красной «восьмерки», увидев меня, оживились, и уже в следующую секунду я сидел у них в тачке. Приняли они меня так жестко, что менты, которые недавно отвесили мне добрых люлей, на их фоне показались просто сердитыми воспитателями из детского сада. Интересно, что у входа в универ толпилось человек