хорошо запомнил. Несколько десятков человек окружали генерала. Одни были в гимнастерках без рисунков, у других во всю грудь красовался двуглавый орел. Пока фотограф готовился сделать снимок, пока все замирали с улыбкой, Кутепов зачем-то преступно поддерживал людей:

«Господь послал сына своего, чтобы спасти нас…»

«А хули он сам не пришел?» – не выдержав, спросил тогда я.

«Что, голубчик?»

«Я говорю, хули он сына послал, а не сам пришел?»

«Не обращайте на него, пожалуйста, внимания, ваше превосходительство, он просто устал!»

– Ты говоришь, что был разбит лагерь, но все-таки для чего? Почему я должен поверить, что вы не готовились к возвращению в Советский Союз?

– Возможно, кто-то на этот счет и обманывался, но думаю, что всерьез говорить об этом уже не приходилось. Если хочешь вернуться домой – не нужно заплывать так далеко. С первых дней наше пребывание в Турции превратилось в трагикомедию. Армия без страны, солдаты без планов. Мы сдали корабли в обмен на палатки и маршировали теперь в идиотском стремлении сохранить боевую дисциплину, но никто особенно не понимал для чего…

– Как это не понимали для чего? Говорю же, вы готовились к новой атаке на Советский Союз!

– Да что за ерунда, гражданин начальник?! Мы сдали оружие и корабли… С чем бы мы поехали? С луками? С палками? К какой атаке? Уже в первые месяцы стало очевидно, что солдат просто нужно чем-то занять, иначе они начинали устраивать варварские вылазки в соседние села…

– Ты хочешь убедить меня, что мстить Советскому Союзу не собирался?

– Да конечно нет! Мы были заняты освящением никому не нужных памятников, кладбищенскими службами, спортивными состязаниями. В Галлиполи мы открывали выставки художественной самодеятельности и увлекались театром! Наша строевая подготовка могла только наводить тоску. Время от времени связь с действительностью теряли не только солдаты, но и офицеры, которым по долгу службы следовало бы трезво оценивать ситуацию. Сам не знаю для чего, но они заставляли солдат заниматься скалолазанием! Вы представляете?! И без того обессиленные и павшие духом мужики вынуждены были взбираться по отвесной раскаленной скале.

– Зачем?

– Судя по всему, иногда для того, чтобы в полной мере ощутить собственное падение, нужно часами нелепо карабкаться вверх…

Не сводя глаз с меня, Перепелица вновь тянется к дневнику.

– Если вы будете все время смотреть на меня – вам будет сложно читать, гражданин начальник…

Жалкое зрелище: тысячи мужчин, которые не знают, чем себя занять, дрочить больше трех раз в день надоедает, разглядывать чужой пейзаж – тоже. Игры? Театр? Все это, конечно, иногда интересно и может на полчаса отвлечь, но мы все-таки люди военные, а не дети. В этой жизни большинство из нас научены только двум вещам: заниматься коррупцией и значительно хуже этого воевать. Здесь почти нечего красть, здесь не от кого бежать. Мы умеем быть бравыми в ресторанах, но их здесь нет, а те, что остались в Константинополе, теперь далеко и не по карману. Никакие построения, тренировки и парады нас в действительности не спасают. Без реальных боевых действий у солдат остается слишком много свободного времени, а главное – мыслей. Лично я, раз уж появляется такая возможность, стараюсь получше узнать местную культуру. Например, наведываясь в ближайшие села, я узнаю, что много тысяч лет назад мертвых здесь хоронили под полом, но сперва трупы скармливали птицам или собакам. Все это делалось для того, чтобы очистить кости от плоти. Здесь считалось, что таким образом душа избавлялась от всего лишнего и поднималась к солнечным лучам. Остатки скелетов собирали и несли в специальное костехранилище, однако делать это могли только люди особенные – носильщики трупов, которые до конца дней своих оставались грязными.

Если уж быть совсем откровенным – местные проститутки стали моим первым и единственным в жизни университетом. Эти женщины с удовольствием слушают мои рассказы о самолетах и в обмен на это плетут кружева собственных обычаев. Храня верность Вере, все еще надеясь, что однажды мы будем вместе, я не пользуюсь их телами, но получаю нечто большее – опыт. Так, например, от смуглой девчушки из Индии я узнаю, что в ее краях, возле реки Ганг, есть дорога костров, на которой кремируют покойников, разбивая их тлеющие черепа палкой. Она говорит, что именно в этот момент освобождается душа…

– Нестеренко, здесь у тебя в дневнике написано, будто толстая и потная женщина из Ост-Индии рассказывала тебе, что в ее стране с покойниками прощаются не сразу, что труп родственника может оставаться в доме до нескольких лет, что его мумифицируют, чтобы каждый день разговаривать с ним и даже спать, – это правда?

– Да, гражданин начальник. Теперь, когда я вспоминаю рассказ той проститутки, мне кажется, что этот обычай очень напоминает всех нас, живущих в СССР, верно? У тебя есть родственник, каждый день ты беседуешь с ним, обедаешь, ужинаешь, а вскоре оказывается, что следователи уже решили его судьбу, как, например, мою, еще в 38-м…

– Никто, Нестеренко, за тебя твою судьбу не решал. Ты здесь только потому, что свою жизнь загубил сам!

– Интересно бы понять, в какой момент…

– В следующий раз узнаешь – на сегодня всё!

– В смысле?

– В коромысле! Проваливай отсюда!

Истеричка, а не следователь!

Между четвертым и пятым допросами проходит несколько недель. Все эти однотипно-бесконечные дни я вспоминаю то, что уже успел рассказать, и пытаюсь предположить, в какую именно сторону Перепелица поведет нашу следующую беседу. Самое сложное, милая, что я не знаю, в какой мы точке: первый ли у нас акт или кульминация? Готовясь к новому допросу, я понимаю только, что впереди меня ожидает непростой разговор. И я хочу хорошо подготовиться…

Киев, Харьков, Крым – что из всего вышесказанного заинтересовало его? За что он хочет зацепиться? Вокруг чего плясать? Конечно, уже одного того, что есть в доносах и вырвано из моей биографии, вполне достаточно, чтобы объявить меня человеком неблагонадежным и даже врагом народа, однако этого мой дорогой следователь почему-то до сих пор не делает. Если бы цель его заключалась только в этом, разве стал бы он тащить меня сюда, в Саратов, разве стал бы столько месяцев держать в тюрьме? Нет, если бы все было так просто – он бы давно прекратил следствие и предложил бы расстрелять меня, но, вероятно, задача его заключается в чем-то другом. Именно поэтому мы все еще продолжаем встречаться и говорить. Все эти месяцы Перепелица талдычит, что я шпион. Но в этом ли его действительный запрос?

Из того, что теперь приходит на ум, вероятнее всего моего дорогого следователя заинтересовали солдаты разных стран, которых я встречал