– Наузад, это мерзость, – сообщил я псу, возлегавшему на подстилке. Меня передергивало при мысли о том, сколько этой дряни у него внутри. – Но ты не волнуйся, приятель, я найду тебе лекарство. – С этими словами я потрепал его по голове.

Я посмотрел на РПГ. Скорее всего, он тоже был заражен.

– Попрошу Лизу следующей почтой прислать глистогонного вам обоим.

Для большинства владельцев домашних животных нет ничего более естественного, когда питомец заболел, чем съездить к ветеринару и получить все необходимое. В Афганистане мы были лишены такой роскоши. Вся надежда оставалась на родных и близких, которые могли присылать то, что нужно, но и здесь все было не просто. Хрупкие, бьющиеся, скоропортящиеся посылки не имели шансов добраться в целости. Многим парням любимые девушки слали шоколад. Когда посылка вскрывалась, там обнаруживались письма и прочие мелочи, густо заляпанные растекшейся сладкой массой, которая не выдержала палящей жары на взлетной полосе. Так что я мог рассчитывать только на самые простые лекарства – или на собственную изобретательность.

Именно на нее я и полагался, решая еще одну насущную собачью проблему – с песчаными мухами.

Это был сущий кошмар, особенно для Наузада. Проворные твари сновали повсюду в густой шерсти, их невозможно было ни спугнуть, ни переловить. Наузад чесался, они пропадали, но через пару секунд появлялись вновь, как будто издеваясь над собакой.

В отчаянии я зарылся в старые припасы, оставленные нам предшественниками. Там я обнаружил спички, банки с краской, старые шмотки, аккумуляторы, сухпайки – все, кроме того, что мне было надо. Я уже почти отчаялся, как вдруг наткнулся на аэрозоль от мух – и не абы какой, а армейский аэрозоль от мух.

– Ну все, песчаные гады, вам кранты, – пробормотал я себе под нос, встряхивая наполовину полный баллончик. Ничто не может уцелеть перед армейским антимушиным спреем. Сперва я думал, что предупреждение «НЕ РАСПЫЛЯТЬ НА КОЖУ», нанесенное крупными буквами на банку, рассчитано на идиотов: в самом деле, кому придет в голову использовать этот спрей как репеллент от комаров. Но потом представил себе пару знакомых ребят и осознал, что на самом деле это необходимо. Любой морпех, кому такая банка попала бы в руки, первым делом, как дитя малое, стал бы брызгать аэрозолем во все стороны, просто чтобы проверить его убойную силу.

Я и сам пару раз пшикнул для проверки. Если верить надписи на другом боку банки, вдыхать пары тоже категорически не рекомендовалось. При этом, как ни странно, эта дрянь пахла сахарной ватой.

Я решил обработать Наузада как можно скорее. Я знал, что времени у меня будет мало. Поэтому я подманил его на середину вольера галетами и начал обрызгивать шерсть, пока он не успел среагировать. К моему изумлению, он остался стоять неподвижно, ничуть не напуганный тем, что я делаю.

Раз уж он так мирно воспринимал происходящее, я решил рискнуть и еще раз прошелся спреем по шерсти. Когда я закончил, в сухом, пыльном воздухе густо пахло сахарной ватой, как будто мимо проехала тележка с лакомством.

Мушиный спрей подействовал мгновенно. С восторгом я наблюдал, как одна за другой мерзкие песчаные мухи отваливались с Наузада на землю.

– Умрите, создания дьявола! – прокричал я торжествующе и подпрыгнул на месте. Наузад вопросительно смотрел на меня, склонив голову набок, пока я танцевал победный танец, давя ботинками дохлых песчаных мух. Я улыбнулся, глядя на его недоуменную морду:

– Будут знать, как тебя обижать, Наузад!

Я почесал его за ушами и поставил аэрозоль в тенек, куда не попадали прямые солнечные лучи – на всякий случай, вдруг понадобится еще раз. Потом быстро закрыл калитку и как раз заканчивал завязывать веревку, которая удерживала ее на месте, как вдруг заметил, что ко мне направляется помощник начальника местной полиции – тот самый, который толкнул меня в грудь, когда я помешал им стравливать собак.

Афганские военные и полицейские, размещавшиеся на базе, с нами практически не общались, скорее всего, из-за языкового барьера. К армейским был приставлен морпех в качестве офицера связи, и все равно они почти не покидали большого здания на другом конце базы. А вот у полиции своего офицера связи не было, поэтому иногда с ними приходилось иметь дело мне.

После инцидента на собачьих боях я предложил полицейским оливковую ветвь мира. Мы думали, что можем подучить их приемам борьбы без оружия и потренировать для обысков и задержаний, но они встретили это предложение без всякого восторга. Впрочем, нас это не сильно удивило. Напрягаться эти парни очевидно не любили.

Большую часть времени они ели, спали и делали вид, что патрулируют, когда мы им это разрешали. Тогда они выходили с территории базы и шли на юг до ближайшей дороги, пересекавшейся с основной трассой, которая шла вдоль западной границы города. Место нравилось им, потому что туда доставала тень от холма. То, что это лишало их прикрытия наших ребят с холма, им в голову, как видно, не приходило.

Старший полицейский усаживался на коврик, а подчиненные шли «работать» на дороге. Водителей немногих машин, которые отваживались проезжать мимо, тормозили и отправляли на какое время посидеть и пообщаться с начальником, после чего им разрешалось продолжить путь.

Сегодня, пока он ко мне шел, я обратил внимания, что полицейский гладко выбрит, хотя волосы все равно сальными прядями падали на воротник грязной, заляпанной синей формы. На вид ему было лет двадцать пять, но я уже знал, что в Афганистане определить возраст – штука непростая. В сельской местности многие, как правило, вообще не знали дату своего рождения, да и зачем она им? В этих краях цифры не значили ничего. Прожил еще день – и ладно.

Помощник начальника посмотрел на меня. Никто из нас не стал желать другому доброго утра. Он что-то сказал на пушту, указывая на Наузад, укрывшегося у дальней стены вольера.

– Понятия не имею, о чем ты, – сказал я ему, хотя и так понятно было, что он заявляет на бойцового пса свои права. – Сейчас переводчика позову. – Я знал, что он тоже не может меня понять, поэтому ткнул пальцем на землю, потом на него. – Жди тут.

Стоило мне отойти, он тут же пошел к калитке и стал отвязывать веревку.

– Нет, – со всей жесткостью возразил я на это и потянул его за руку, после чего снова показал на землю. Затем я ткнул пальцем в себя и в здание, где жили наши переводчики.

Я заметил, что Наузад по-прежнему прячется под камуфляжным навесом, зато РПГ сидит прямо у калитки и смотрит, как мы спорим. Скорее всего, он надеялся, что сейчас дверь откроется, и он сможет удрать, побегать и поиграть.

Я подозревал, что полицейский снова попытается развязать веревку, как только я уйду, но у меня не было выбора. Я знал, что рано или поздно этот момент настанет. Никто и не сомневался, что так просто полицейский собаку не отдаст. В жизни ничего не бывает просто. Но на этот раз я хотел решить дело миром, и тут без переводчика было не обойтись.

Я добежал до комнаты переводчиков со всех ног и очень удачно наткнулся на Гарри, который как раз выходил оттуда. Всего с нами было три переводчика, и на самом деле этого звали вовсе не Гарри, но никто из нас не мог правильно произнести его имя на пушту. Чем-то на «Гарри» оно было похоже, поэтому кличка прилипла и закрепилась, как это принято у военных. Он сам вроде бы и не возражал.