Я объяснил, что лаборатория с холодильником сгорела и Кену негде их хранить.

— Фу, — скривилась Викки и вышла.

Я натянул какую-то одежду и потащился в ванную. Вскоре из зеркала на меня смотрело гладко выбритое лицо темноволосого человека, в зеленовато-коричневых глазах которого по-прежнему сквозила усталость. Тщательно вычищенные зубы казались непривычно большими под одеревеневшими мышцами лица. Я постарался придать физиономии в зеркале свойственную мне форму и примерил дипломатическое выражение, чтобы с ним идти на собрание.

Что значит дипломатическое выражение? Дух доброжелательного интереса с непроницаемым взглядом. При продолжительном использовании приобретает статус привычки.

Викки была в кухне и уже приготовила мне кофе и горячий тост. Я выпил кофе, чмокнул ее в щечку, а тост взял с собой в машину и с благодарностью хрустел им всю дорогу.

Заднюю площадку для стоянки автомобилей наполнило беспорядочное движение. Грузовик с вагончиком на прицепе пытался припарковать его, но ему мешали другие машины, водители которых маневрировали, пытаясь освободить путь. Повсюду сновали животные, в основном на поводках, и люди с озабоченными лицами или открытыми ртами, или и тем и другим вместе.

Я поспешил выбраться из этой катавасии и оставил машину прямо на дороге. Когда я входил во двор, ко мне пристала взволнованная дама с накрытой тканью клеткой и сообщила мне, что у нее заболел попугай.

С трудом подавив смех, я выразил ей свое сочувствие.

— А вы не ветеринар? — допытывалась она.

— Боюсь, что нет.

Я вновь попытался придать лицу дипломатическое выражение, но до конца мне это не удалось.

— Давайте-ка заглянем вон в ту дверь, — предложил я, показывая на вход для посетителей. — Думаю, там вы найдете ответ на свой вопрос.

— Этот пожар так некстати, — возмущенно сказала она. — И я считаю, что они могли бы позвонить, чтобы я не ехала напрасно.

— Журнал предварительной записи тоже сгорел, — ответил я.

Она запнулась.

— Об этом я не подумала.

Во дворе в глаза сразу бросались огромные черные языки сажи над оконными проемами — основное напоминание о веселенькой ночи, оставленное пожаром. Крыши не было, дневной свет лился в дом прямо сверху, и окна казались освещенными изнутри. От залитого водой пепла исходил горький и едкий запах, от которого во рту появлялся неприятный привкус. Я препроводил даму с больным попугаем в приемную, где царил свой неповторимый хаос. Вдоль стен расположились посетители с котами и лающими собаками на руках. Центральное место в этой мизансцене занимал Кэри Хьюэтт в белом халате, препиравшийся с офицером пожарной службы. Одна из сотрудниц пыталась восстановить очередность приема. Та же регистраторша, что и вчера, бесстрастно записывала имена и адреса, а обширный мужчина в твидовом костюме пытался привлечь к себе внимание Кэри Хьюэтта.

Спеша отделаться от попугая и выбраться из этого бедлама, я прошел к кабинету, в котором было не менее многолюдно, но не так шумно.

На экране монитора, это я сразу заметил, была видна кобыла, уныло стоявшая в боксе. Ее голова представляла собой сплошное сплетение трубочек, полосок и кожаных ремней с застежками. «Бедняжка, — подумал я, — но по крайней мере она жива».

Состав присутствующих отличался от того, что был накануне вечером. За столом сидела степенная леди и отвечала на непрерывные телефонные звонки:

— Хьюэтт и компания… Да, к сожалению, сообщение о пожаре соответствует действительности… если это срочно, мы сегодня же вышлем к вам Люси, а если нет, то следующий обход будет в понедельник… Не срочно… Вы не могли бы записаться на прием?

Она была спокойной и уверенной, склеивая обломки развалившейся практики. Ее окружили многочисленные управляющие. Один из них вслух составлял перечень наиболее важных неполадок, требующих срочного устранения, другой — жалостливого вида мужчина — требовал мельчайшие подробности того, что было утеряно, для улаживания вопросов со страховыми компаниями.

Белинда была здесь, но без Кена. Она не сразу заметила меня, но на ее хорошеньком личике мелькнула тень раздражения. Волосы, как и прежде, были стянуты назад. Никакой губной помады.

— Что вы здесь делаете? — поинтересовалась она. — Неужели вы не видите, что мы заняты?

— Где Кен? — спросил я.

— Спит. Оставьте его в покое.

Я вышел из кабинета и пошел по коридору в направлении операционной. Дверь в рентген-кабинет была распахнута. Я заглянул внутрь, однако Кена там не нашел.

Дверь в операционный блок была заперта. Развернувшись, я пошел к заднему входу, туда, где висели куртки и стояли сапоги, и вышел во двор конюшни. Там я и увидел Кена. Он стоял, облокотившись на ворота первого бокса, и наблюдал за своей пациенткой.

Выглядел он смертельно уставшим, линия плеч и шеи красноречиво свидетельствовала о пределах возможностей мышц человека. «Интересно, — подумал я, — в какой момент они полностью откажут?»

— Как она? — спросил я, подойдя к Кену.

Он узнал меня по голосу, даже не поворачивая головы.

— А, здравствуйте. Спасибо, что пришли. Слава Богу, она держится отлично.

На мой взгляд, выглядела она как угодно, только не отлично. Из емкости, закрепленной на потолке, к ее шее спускалась трубочка капельницы. Из ноздри торчала еще одна трубочка, кроме того, на ней был намордник, фиксирующий катетеры.

— Сейчас приедет ее хозяин, — сказал Кен. — Кэри говорит, что он очень расстроен.

— Его можно понять.

Кен устало покачал головой:

— Не из-за лошади. Из-за меня. До него дошли сплетни. И, по-моему, он сказал Кэри, что следует искать другого хирурга.

— Ему придется изменить свое мнение.

— Он захочет посмотреть на нее и увидит ее в таком состоянии. Он собирается поговорить со мной и просил, чтобы я был на месте. Я прошу вас остаться и поддержать меня. Надеюсь, вы не откажете?

— Вам нужен свидетель? Лучше меня, пожалуй, не найти.

Он наконец обернулся и пристально посмотрел мне в глаза.

— Вы не обязаны этого делать, — сказал он.

— Меня заинтересовало то, что здесь происходит, — ответил я, ничуть не лукавя. — Сколько вам лет?

— Тридцать четыре, только что исполнилось, — удивленно ответил он. — А что?

Я думал, он намного старше. Однако было бы нетактично так прямо ему это сказать. Дело в удлиненной костной структуре и редеющих волосах — они прибавляли ему лет. Что касается меня, то, напротив, люди, как правило, сомневались в моей профессиональной зрелости.

— А мне почти тридцать три, — сказал я в ответ на его откровенность. И после минутного колебания, словно осознав как прямой, так и скрытый смысл моих слов, он вдруг протянул мне руку для рукопожатия. Узы общего возраста — это нечто непостижимое, и все же они существуют. С этой минуты мы с Кеном, пусть не став еще близкими друзьями, были заодно.