за двойную, ни за тройную цену. И когда я вынужден бросать все, отправляться в Тампеску и искать кого-то, кто может быть рядом с Зои.

Он положил руки ладонями вниз. Длинные ровные пальцы. Сильные. Он ведь хирург, и, по отзывам, весьма неплохой.

– Почему вы просто не подыщете ей место в больнице? Разве так не было бы проще?

Ник закрыл глаза.

Небо навалилось всей тяжестью, того и гляди раздавит.

Милдред пришлось сделать над собой усилие. Дышать. Вдох. И выдох. Расслабиться. Сопротивление бесполезно, но разум гибок. Выдержит.

– Было бы, – глухо ответил Ник. – И я пытался… смотрел… я выбрал несколько клиник. Я мог бы купить каждую. Или построить отдельное крыло, где все было бы ориентировано под нужды Зои. Но когда я в первый раз заговорил об этом, миссис Фильчер сказала, что я просто хочу избавиться от нее. Что… я клялся в любви, а разве это любовь?

Милдред понятия не имела, что такое любовь. Наверное, к счастью.

– То есть возражала она?

– Да.

– А вы…

– Решил, что не хочу спорить. И да, в ее словах была своя правда. К тому же Зои становилось легче… иногда. Я еще надеялся, что… она поправится.

Ложь. Как когтем по стеклу. И от этой лжи перехватывает дыхание. А Эшби поворачивается и смотрит долгим тяжелым взглядом, под которым Милдред ощущает себя ничтожной.

Ей хочется спрятаться. Залезть под парту. Свернуться калачиком и закрыть уши и глаза. Сидеть не шевелясь, дыша через раз в надежде, что это чудовище уйдет.

– Извините. – Губы чудовища растягиваются в улыбке. – Иногда мне тяжело контролировать это.

– Это? – Лука делает всего шаг, и ладони его ложатся на плечи Милдред. Прикосновение возвращает ей уверенность в себе. Пусть страх не уходит, но Милдред хотя бы может справиться с ним.

А колени дрожат. И руки. Она сжимает кулаки, пытаясь скрыть эту дрожь.

– Родовая особенность. Скажем так… мой род обладает весьма своеобразной магией, которая появилась из слияния крови белого мага и айоха. Я не берусь сказать, что здесь правда, а что фантазия, но… некоторые вещи столь очевидны, что игнорировать их сложно. Я не менталист. Не в том плане, что способен прочесть другого. Но вот воздействовать вполне могу, и происходит это вне зависимости от моего желания. Отчасти поэтому и предпочитаю вести уединенный образ жизни. Меньше проблем создает… Так, значит, та девушка… Марта… она действительно исчезла?

– Вероятнее всего.

Низкий голос Луки пробирал до костей. И уносил чужое воздействие.

– Последнее место, где удалось отыскать ее след, – ваш дом. Она попала в него из больницы в Тампеске, куда больше не возвращалась.

Кивок.

– Украшение она бы не забыла, верно? Если ей важны были деньги, то украшение с сапфиром она бы не оставила. Да и сама… я ведь ни о чем не догадывался.

Чудовище расплылось в кривоватой улыбке.

– Меня редко пытаются обмануть. Она мне была симпатична… просто симпатична… и должна была понять это. А если она имела дело с мужчинами, то знала, как перевести симпатию в нечто большее.

И куда более выгодное.

Достаточно ли этого, чтобы убить? Чудовище, оно ведь есть, оно прячется внутри милого паренька. Оно… могло ли узнать то, что ему рассказывают сейчас? И оскорбиться? Убить?

Оставив при этом нить, которая связывает его с жертвой? Ладно остальные, но про Марту Брат не знал никто. К чему вытаскивать на свет божий еще и эту историю? Ведь достаточно было просто спрятать украшение. Уна ведь не забыла отдать его.

Она не хотела отдавать. И промолчала бы, что вообще видела.

– Да. – Ник все-таки солгал, что не умеет слышать других людей, иначе почему он уставился на Милдред пожелтевшими глазами? – Мой предок убил бы за такое. Но я – не он.

Глава 9

Лука ему верит.

Почему бы и не поверить хорошему человеку? А чутье вопреки здравому смыслу нашептывает, что парень и вправду неплох.

Может, не свят. Да где святых искать-то? Сам Лука вот далеко не свят. Так что ж теперь?

– А за что убили бы?

Молчание. И тянется, и тянется.

– Спрашивайте. – Эшби разрешает и поднимается. Вязкие медленные движения, и сам он выглядит растерянным, но это лишь иллюзия. – Вы же хотите. У вас есть еще что-то?

– Ваш ребенок… не был вашим, верно?

Чуть склоненная голова. И ощущение, что его, Луку, собираются сожрать. Причем ощущение такое… явное. Даже не по себе становится.

– И вы это знали? Поэтому и выбрали кремацию?

– Идемте. – Эшби поворачивается спиной, и Лука с удивлением обнаруживает, что руки-то дрожат.

Вот же… засранец. Эшби. Николас.

Обыкновенный парень. Врач. Талантливый и перспективный хирург, если верить отзывам. Милый. Дружелюбный. Открытый, мать его чокнутую, всем людям. Готовый помочь, спасти и… Руки-то дрожат. Они не дрожали, даже когда Луке горло пытались перерезать. А ведь в тот раз почти вышло. Вон и шрам остался под подбородком.

И другой, на груди, когда навылет и почти без шансов, потому что глушь, псих с ружьем, а до рассвета еще целая ночь. Тогда только и оставалось, что надеяться на чудо.

Случилось, да…

Но именно тогда руки не дрожали. Напротив, Лука всецело сосредоточился на том, чтобы добраться до глотки гада. И добрался же.

А тут… Он сжал кулак. И заставил себя дышать ровно.

– Дело не в вас. – Засранец посмотрел снисходительно. – Это врожденное свойство. Большую часть времени мне удается контролировать его, но… иногда прорывается. В минуты сильных душевных волнений.

Почему-то прозвучало издевкой.

Мелькнула подлая мыслишка, что, если Лука свернет этому паразиту шею, многие вздохнут с немалым облегчением.

На улице было пыльно. Порывистый ветер норовил отвесить затрещину. И пробирал до самых костей. Солнце жарило, а поди ж ты… Или не ветер тому виной?

Песок что наждачка. И на зубах хрустит. И сам Лука, кажется, покрылся коркой этого самого темного песка. А вот Эшби ветер не трогал.

Ник сел на ступеньку, вытянул ноги, глаза прикрыл. Облокотился на короб, из которого свисали вялые плети роз.

– Эти цветы привезла Патриция Эшби, в девичестве Арлингтон, в дар своему супругу и земле, которую надеялась назвать своей. Ей пришлось сложно в новом мире, где не желали соблюдать старые порядки.

Розы покачивались. И редкие цветы выглядели так, будто вот-вот осыплются, однако странное дело – ветер, как ни старался, не сорвал ни одного лепестка.

– Она пыталась принести сюда то, что полагала единственно верным. Но поддержки не нашла. – Ник погладил темный цветок. – И смирилась. Женщинам того времени только и оставалось, что смиряться и проявлять