В восемь утра укатанный дорогами «муссо» уже стоял во дворе.

Спустили вниз поклажу, сложили под деревом.

Водителя звали Карим, лет ему было около тридцати пяти, и он довольно чисто говорил по-русски.

На крыше внедорожника, как и на кишлачном уазике, стояла багажная решётка, куда Карим сноровисто уложил наши вещи.

Он орудовал на крыше машины, я подавал ему снизу рюкзаки и палатки, – мне бросились в глаза его смешные, запылённые, остроносые туфли, оказавшиеся вровень с моим лицом. В Душанбе многие молодые люди ходили в таких туфлях – у Назархудо они были залиты лаком, – если обобщать, предпочтение делилось здесь между ними и пёстрыми китайскими кроссовками. Нелепые туфли, однако именно такой фасон тут понимали как явление прекрасного.

Странная штука – веяние моды. Здесь длинный интерес, связанный с товарооборотом, и уж давно, наверное, поставлена проблема. И, надо думать, решена. Проведены исследования, опыты на белых крысах, сформировалась прикладная дисциплина – как дунуть так, чтобы повеяло.

Но вот вопрос: что происходит, когда оно, веяние, утихло, запущенные ветры улеглись? Что делается с вещью, когда она из моды вышла?

Она что – отпадает от эйдоса?

Она нова, целёхонька, но из неё как будто выпарился дух. Она отныне не желанна.

Это первая смерть – тлен вещь не тронул, развоплотилась лишь её идея. Как оказалось, этого довольно, чтобы для нас нега обладания вдруг обернулась маленьким стыдом: ой, что вы, это не моё…

Однако туфли… Что они? Сомнительна сама их востроносая идея. Для, скажем, Васи и Сергея она и вовсе не рождалась к жизни, как, скажем, для меня. За Фёдора и Глеба не ручаюсь. Но, скажем, для Назархудо с Каримом… пожалуй, без этих туфель они на людях будут чувствовать себя как босые.

Та же история с главными ценностями полуострова Европа, незыблемыми для кого-то. Сажем, Глеба.

А что до них сосущему насвай Муроду? Ничего. Они для него – чепуха, ахинея. Что ему старое вино, сыр с плесенью и автомобиль без крыши? Дрянь, гадость, непрактичная игрушка. Не потому, что зелен виноград, а – в принципе не надо.

Весь сонм предъявленных идей – сомнителен. Вообще то есть весь, куда ни посмотри. Всегда найдётся тот, кому не надо в принципе. И он, этот тот, безусловно прав. Что делать, если идеи тех или иных вещей перед ним мертвы, ужимки их соблазнов смехотворны, что делать, если веяние не накрыло?

Глеб скажет: в русских солнца нет. Скажу на это: ахинея. Он скажет: почему? Скажу: у меня есть опыт – то, что кажется мне ахинеей, обычно ею и является.

Уложив наш скарб, Карим накрыл его большим куском полиэтилена, подоткнул края под рюкзаки и туго обвязал верёвкой.

Васю, как самого компактного – впрочем, с Сергеем они были одного формата: сорок шестой размер в самом широком месте, – определили на третий ряд сидений вместе со съестными припасами и кофрами с фотоаппаратурой.

Соседство со съестным было рискованным, но ничего, Фёдор обязался следить. В зеркало заднего вида. Он сел рядом с водителем, а мы с молчаливым Сергеем и значительным Глебом разместились во втором ряду.

Сперва, как водится, заправились и заехали на базар.

Только вышли из машины, как тут с Глебом случилась тихая истерика. Он хватился своего рюкзака с аппаратурой – нигде нет. Понял, что впопыхах оставил во дворе дома. Посерел, как пожарный рукав, но скулить не стал – быстро взял такси (Карим растворился в водоворотах торжища) и метнулся назад.

– Безнадёжное дело, – вздохнул Вася.

Действительно, прошло уже минут двадцать, как мы выехали со двора, да минут десять – пятнадцать Глебу туда добираться…

– У него в рюкзаке аппаратуры тысяч на двадцать зелёных, – прикинул масштаб потери Фёдор.

Переживая за товарища, пошли закупать провизию.

Ещё в прошлый раз душанбинский базар удивил меня своей дороговизной – цены не многим отличались от цен Сенного рынка, и торговались таджики с большой неохотой.

Взяли необходимое, а сверх того – тонкошкурых лимонов, миндаля в сахаре, свежей клубники и черешни. И ещё – упаковку двухлитровых пластиковых бутылок с водой. Осталось кое-что и из новосибирских запасов. Баллоны с газом тоже израсходовали не все.

Послал Ане sms, предупредил, что в Фанских горах со связью точно будет плохо.

Когда укладывали провиант в багажник, под Васин бок, вернулся Глеб.

Лицо его сияло: в руках он держал бежевый матерчатый рюкзачок, содержимое которого равнялось – Фёдор специально справился на базаре – стоимости строительства нового саманного дома плюс хороший калинг за невесту и расходы на весёлую свадьбу. И ещё б осталось на медовый месяц.

– Так под деревом и стоял! – не верил своему счастью Глеб.

Фёдор подивился добропорядочности таджиков. Вася – нерасторопности.

Рассказали Кариму – тот помотал головой, цокнул языком, улыбнулся неопределённо.

Вскоре мы уже катили вдоль бурлящего, гремящего валунами и ломающего утёсы Варзоба, незаметно взбираясь вверх, к Гиссарскому хребту.

Когда я смотрел на вспененный бурунами поток, руки мои немели, кожей вспоминая ледяной холод горных вод.

Поначалу вдоль дороги сплошной чередой тянулись пансионаты, санатории и байские особняки. Потом их строй поредел и понемногу сошёл на нет.

За рекой стеной стояли голые скалы, тут и там, точно мантия мехом, подбитые оторочками осыпей.

Босоногие дети на обочине кричали что-то проезжающим мимо машинам и протягивали пучки ревеня.

Не то чтобы я задремал – скорее, замечтался, влип в пустяшные грёзы, – благодаря чему пропустил начало разговора. И уши внимания повесил на крюк терпения с некоторым опозданием.

А разговор был любопытный.

– Что же, он, по-вашему, махди? – спросил Глеб.

– Зачем так? Не махди. Ягнобские старцы сказали: через него говорит небо. – Карим крутил баранку, не отрывая взгляда от дороги. – Они молятся за него. И наш мулло тоже молится. Говорит: явился большой отец. Долго не был, и вот – пришёл.

– Мулло так говорит? – с бледной улыбкой уточнил Глеб.

– Старцы говорят, и мулло – тоже, – подтвердил Карим. – Говорят: трудно будет, но он победит. Как не победить, если с ним небо? И когда победит, весь мир припадёт к его ногам. – Карим лихо обогнал тяжело ползущую на подъём фуру. – Но он мудрый и обман не примет. Увидит, кто поклонился из страха, а кто молился за его победу.

– Карим-джон, – Глеб выглядел потерянным, – и люди верят? Вы – верите?

Карим удивлённо фыркнул:

– Как не верить, если старцы говорят?

Фёдор торжествующе обернулся с переднего сиденья к Глебу: