Лид, оценив обстановку, понял, что вторичного столкновения на открытом месте ему не выдержать, поэтому он дал приказ отойти в Тиритаку. Сидеть за стенами города в ожидании нового нападения было глупо, и конунг разослал небольшие отряды в поиск по Степи. Основная задача этих отрядов была в том, чтобы внезапными и частыми атаками обескровить воинство Талгата, запугать их и не дать их разведчикам даже носа высунуть из лагеря.

И началась долгая охота. Хольдинги, словно падающая с небес хищная птица, атаковали внезапно, а затем так же внезапно скрывались от погони, умело лавируя среди высоких холмов. Отряды, посланные за ними, часто сами становились жертвами, и к Талгату возвращались единицы уцелевших. Хана это злило, как злило и собственное бессилие. Утратив преимущество внезапного нападения, он был вынужден двигаться наощупь, все время натыкаясь на засады и ввязываясь в мелкие стычки.

Так продолжалось четырнадцать дней, но потом произошло нечто, полностью изменившее ход этой войны. К Талгату пришло подкрепление, только теперь это были не дикие степные народы, а хорошо обученное и снаряжённое войско тайного союзника, на которого хан очень рассчитывал, хотя и не был в нём уверен. Почувствовав новые силы, хан осадил Теритаку.

Нападающие не лезли на стены сотнями и не пытались прорваться в хорошо укреплённый и готовый к обороне город, вместо этого конница кружила под стенами, осыпая осажденных градом стрел, вокруг города во множестве рыли подкопы, насыпали земляные валы и ставили заграждение. Талгат приказал, чтоб в этот раз даже мышь не ускользнула из города. Однако, к его неудовольствию, осада затягивалась.

Теритака стояла на существенном возвышении, стены города выстроили на скалистых выступах. К тому же, в городе были значительные запасы зерна и еды, было множество источников пресной воды, и в довершение всего за стены вело несколько выходов, в том числе через пещеры, о которых мало кто из кочевников знал, если знали вообще.

Прошло ещё десять дней. В войске хана начали раздаваться недовольные голоса: распаленные легкой победой, а затем, униженные бесцельным блужданием по глуши, воины требовали немедленной атаки. Талгат колебался, не желая принимать опрометчивых решений, и тут внезапно удача вновь улыбнулась хану: город сам распахнул ворота. Сначала кочевники не поверили своим глазам, решив, что это очередной трюк хитрого конунга. Однако, когда из за стен донеслись крики и звуки сражения, стало ясно, что кто-то из людей Лида решился на предательство. Хан атаковал, бросив на прорыв тяжелую конницу и пехоту, завязались ожесточенные уличные бои.

Пока шло сражение, Талгат мерил шагами смотровую площадку под стенами города и изо всех сил пытался понять, почему в городе случился мятеж. Разгадка оказалась простой и изящной и пришла в виде военачальника войска союзников. Он поведал, что уже несколько месяцев его люди проникали в Великую степь под видом проповедников, торговцев и вольнонаемных людей. Основная задача их была в том, чтобы посеять сомнения в робких духом, смутить неуверенных, испугать слабых, зародить недоверие в сердцах сильных и чистых. Эти люди говорили о разном, но суть послания была одна — потомки Хольда несут гибель, власть их незаконна, а слова и деяния — обман.

Кто-кто из слушателей купился на идею о величии предков, кто-то — на обещание скорого и легкого богатства, кто-то просто остался в стороне, вместо того, чтобы идти в бой, защищая родные места. И сейчас, испугавшись за свою жизнь, трусы сдались первыми. Им казалось, что они идут по дороге, ведущей к славе. На деле они лишь открыли путь врагам, привели свой город к гибели, стали свидетелями того, как кочевники насилуют их жен и убивают их детей.

Собрав вокруг себя самых верных людей, конунг Лид был вынужден отступать, спасаясь от преследователей. Дорога его теперь лежала в Витахольм, но сзади, наступая на пятки, неслись отряды хана. Им был дан строжайший приказ — убить всех, покинувших город. Предательство больно ранило конунга, он замкнулся в себе, не желая говорить ни с кем. В голове его звучали слова Соммера Ката, сказанные всего месяцем ранее: «Что-то близится, и придет оно с севера. Не спускайте глаз с северной границы, мой конунг, но и не забывайте смотреть под ноги. Иногда достаточно маленького камня, чтобы упасть даже на ровной дороге».

Дни шли за днями, до Витахольма доходили рассказы о войне на севере. Сначала люди изумленно и потрясено приняли известие о падении севера, затем с радостью — о первой крупной победе, со скрытой тревогой — о начавшейся осаде. Лид, покидая город, забрал с собой только регулярные войска и ополчение, оставив городскую и дворцовую стражу на местах. Не взял он с собой и сестру, решительно заявив, что той нечего делать на поле боя. Такое решение поддержали и Лонхат, и Хала, хотя его слово было менее весомым в глазах конунга.

Словно предчувствуя дурное, Лид оставил сестре свой перстень — знак властителя и реликвию их рода. “Если я вернусь с победой, то заберу его назад, — сказал он тогда, — Если же погибну, то этот символ не должен сгинуть вместе со мной”.

Теперь Йорунн металась по городу, как разъяренная кошка. Ее душу разрывали страх за брата, тревога о благополучии горожан, а также необходимость ежеминутно скрывать свои эмоции от окружающих. Впрочем, вскоре ей стало не до своих переживаний, так как Витахольм готовился принять беженцев. С одной стороны, в город стекались люди, потерявшие кров, и их надо было приютить и обустроить. С другой, Йорунн понимала, что если Лид потерпит неудачу, то Витахольм станет следующим на пути Талгата, значит, всех мирных жителей надо было как можно скорее отправить в сторону юга.

Чем дальше на юг, тем чаще поверхность Степи рассекали глубокие речные овраги с отвесными склонами, а холмы чаще украшались каменными коронами и скалистыми выходами, словно готовя путников к тому, что впереди их ждали горы. В южных краях можно было скрываться и обороняться дольше, чем в плавных и пологих изгибах Степи северной части королевства. Именно туда, ближе к Гилону, Йорунн и готовилась отправить из города всех, кто не мог помочь при обороне.

Теперь дни напролёт сестра конунга в сопровождении верного Агейра и неизменного Халы занималась подготовкой каравана для уходящих. Старый Лонхат на пару с Соммером занялся проверкой обороноспособности города. Прошла неделя — и повозки с людьми потянулись на юг. Йорунн выделила для них внушительное сопровождение, рискнув ослабить городской гарнизон. Возглавлял колонну уходящих начальник городской стражи, Соммер Кат. Старик долго уговаривал госпожу оставить его в городе, напоминал, что имеет немалый опыт сражений и знает стены Витахольма, как свои пять пальцев, но Йорунн ответила отказом.

— Люди будут нуждаться в руководстве и защите. Кому, как не вам, они смогут доверить свою жизнь и жизнь своих близких? Когда доберётесь до безопасных мест, можете передать дела Эйдану или кому-то по своему выбору и вернуться сюда. Большего я вам предложить не могу.

В основном город покидали старики, женщины с детьми, больные, торговцы, ремесленники и те, кто не смог справиться со страхом подступающей войны. Люди шли с грустными лицами, многие плакали, прощаясь с родными и близкими. Но Йорунн вздохнула спокойнее, теперь на ее плечах не лежала ответственность за тех, кто сам не мог себя защитить.