Бо́льшую часть времени на участке фронта, где находился Оруэлл, было затишье, даже застой, так что он подумывал отправиться на юг к Мадриду и вступить в Интернациональную бригаду. Эдвардс его отговорил, сказав, что политрук бригады казнит бойцов с «троцкистским уклоном»[304].

В феврале 1937 г. жена Оруэлла Эйлин приехала в Барселону и поступила на работу в группу Независимой рабочей партии (ILP), отколовшейся от лейбористов. Она нашла номер в отеле «Континенталь» на главной улице Рамбла, всего в нескольких шагах от канцелярии ПОУМ. В середине марта она поехала на фронт навестить мужа и в письме его литературному агенту сообщила: «Мне разрешили провести в окопах на линии фронта весь день. Фашисты стреляли из легких орудий и довольно много из пулеметов»[305]. В письме матери она умолчала об обстрелах, заметив только: «Я в полном восторге, что оказалась на фронте».

В карауле Оруэлл коротал время в мечтах о том, как получит увольнительную и съездит на море с Эйлин. «Как мы тогда отдохнем!»[306] – писал он ей. Он также питал надежды «скоро порыбачить» – это было одно из любимых его занятий. В конце апреля, через 115 дней пребывания на передовой, Оруэлл действительно получил возможность съездить в Барселону. Среди прочего, он мечтал о полной дезинсекции и горячей ванне.

Однако вожделенного отпуска на морском берегу не получилось. Оруэлл оказался совсем в другом городе, откуда «исчезла революционная атмосфера»[307]. Он также с удивлением заметил, что, пока сам он на фронте терпел плохое снабжение, республиканские офицеры фланировали по городу в отличной экипировке и с личным оружием: «Мы на фронте не могли раздобыть пистолеты, как ни старались»[308]. Велась официальная пропагандистская кампания против ополченцев, не состоящих в Коммунистической партии[309]. Русские, снабжавшие республиканцев, решили, что левые антисталинисты являются более насущной угрозой, чем франкисты, и НКВД начал кампанию против ПОУМ. В частности, под Барселоной был устроен тайный крематорий для уничтожения тел убитых. Ощущение смутной угрозы нависло над городом[310].

Буря разразилась 3 мая, недели через две после прибытия Оруэлла в Барселону с фронта[311]. В холле отеля «Континенталь» друг сказал ему: «Я слышал, на телефонной станции что-то случилось». Это была попытка полиции вернуть под свой контроль здание станции, захваченное анархистами. Оно находилось на другой стороны улицы наискось от отеля «Колон», где останавливался Черчилль, отдыхая в декабре 1935 г., и нашел тамошнюю кухню великолепной[312]. Руководители местного отделения Коммунистической партии Испании также любили этот отель. С началом гражданской войны они заняли его и превратили в региональную штаб-квартиру.

Через несколько часов, когда Оруэлл был на улице Рамбла, началась стрельба. Знакомый по фронту американец схватил его за руку и сказал, что люди из ПОУМ собираются в отеле «Фэлкон» в дальнем конце улицы. Там они увидели руководителей фракции, раздающих винтовки и патронташи. Оруэлл переночевал в кабаре, занятом ПОУМ, укрывшись сдернутым со сцены занавесом.

Утром улицы были перегорожены баррикадами из гравия и булыжников, вывороченных из мостовой. За одной из них развели огонь, бойцы жарили яичницу. На Плаза де Каталунья, как вспоминал Оруэлл[313], «в окне возле второго О в огромной вывеске «Колон» был установлен [коммунистами] пулемет, простреливающий всю площадь».

Опыт майских уличных боев, легший в основу книги, побудил Оруэлла к размышлениям о политике тех лет. Оруэлла потрясло, что его товарищей по ПОУМ объявили «троцкистами, фашистами, предателями, убийцами, трусами, шпионами и т. д.»[314]. Члены ПОУМ оказались особенно уязвимы, поскольку фракция была маленькой и плохо вооруженной, никто не предполагал, что придется переходить на подпольное положение, и не подготовился к этому.

Оруэлла поставили в караул на крыше театра «Полиорама», увенчанного двумя одинаковыми куполами. Оттуда просматривалась вся улица Рамбла. Напротив театра стоял отель «Континенталь», где они жили с Эйлин. На крыше разместили огневую точку для защиты лидеров ПОУМ, обосновавшихся на той же улице.

Пока Оруэлл был в карауле, прибыл один из его давних коллег по букинистической лавке в Хэмпстеде, Джон Кимчи. «Боевые действия шли по большей части в одной-двух милях оттуда», – вспоминал Кимчи. Оруэлл рассказал ему, как плохо обучены и экипированы ополченцы ПОУМ. Борясь со скукой, он прочел несколько книг в мягких обложках, купленных несколькими днями ранее.

7 мая во второй половине дня прибыло пополнение правительственных войск в количестве около 7000 человек, и бои закончились. Оруэлла снова впечатлило то, как хорошо были экипированы тыловики по сравнению с его фронтовой бригадой. При этом правительство обвинило в начале уличных боев ПОУМ, самую слабую из крайне левых фракций, и это вызвало у Оруэлла отвращение.

Оруэлл пришел к определенным выводам, противоречившим левым догмам того времени. В период, когда левая солидарность считалась обязательной и правильной позицией, Оруэлл начал проникаться подозрениями. Наблюдая бои в Барселоне между различными антифашистскими фракциями, он заметил: «Между тем возникало омерзительное чувство, что кто-то из твоих друзей, возможно, сдает тебя тайной полиции»[315].

Фактически события в Барселоне заставили его исследовать левое движение, как раньше империализм и капитализм. Он заключил: «Коммунистическая партия, вместе с Советской Россией, направила весь свой авторитет против революции»[316]. Она исполнилась решимости методично искоренить антикоммунистические элементы левого движения – сначала ПОУМ, затем анархистов, за ними социалистов.