— Но если быть действительно серьезным, Хилари, — сказал Реджи, поддерживая изнемогавшую миссис Уитчер, которая прямо-таки взвизгивала, заливаясь нервным смехом, — то, право же, должно быть чередование и сейчас настал черед других. Мы сочли, что это будет справедливо. А то мы чувствуем себя ущемленными! Вы сидите на этом месте не один год, и мы решили, что теперь настал черед Эдит. К тому же она — дама. Или что-то в этом роде.

— Реджи!

— Мы решили, что так будет по справедливости. Демократия и все такое прочее. Так что нет нужды обижаться.

— А он и не обижается! — аффектированно взвизгнула Эдит.

Появился Скинкер, рассыльный.

— Вы переставили стол мистера Бэрда!

— Совершенно верно, — сказал Реджи.

— Но мистер Бэрд всегда сидел там, в нише у окна.

— Тем больше оснований для перестановки, — сказал Реджи. — Старый порядок меняется, наступает новый. Так будет правильно, да, Хилари? Вы ведь не возражаете, дорогой?

— А я не считаю, что это правильно, — сказал Скинкер. — У каждого человека свое место. Это ведь комната-то мистера Бэрда, верно?

— Но это и наша комната, — возразил Реджи, — и нас двое, а он всего один — значит, двое против одного, а у его Артура есть своя комната, так что все логично. Хватит, Эдит, перестаньте корчиться, утвердитесь в своих правах, опустите свой зад на этот стул — у этого господина не хватит наглости вытянуть его из-под вас. — Он подтолкнул миссис Уитчер к окну, сам сел позади нее и повернулся вместе со стулом, чтобы видеть, как я себя поведу. Артур и Скинкер тоже смотрели на меня, ожидая взрыва.

А я вышел из комнаты, зашел в чулан к Артуру и сел за Артуров стол. Артур последовал за мной. Скинкер с сочувственным видом стоял у двери и озабоченно пощелкивал языком. А в Зале звучал победоносный, хоть и нервный смех и намеренно громкие голоса, предназначенные для моих ушей.

— Вот вам они — бумажные тигры!

— Ну, я просто сражен!

— А ведь вы были правы, Реджи. Дашь отпор нахалу, и он скисает!

— Принесите-ка нам, пожалуйста, чаю! — сказал Артур Скинкеру.

— Мистера Бэрда сразу так не раскусите, да уж, — молвил Скинкер и исчез.

Артур закрыл дверь.

— Хилари, неужели вы не?..

Я отрицательно покачал головой.

— Ну, — нерешительно протянул Артур, усиленно пытаясь понять меня и подыскать верные слова. — Я согласен: нет смысла сражаться с такими людьми. И, наверное, действительно должно быть чередование… то есть, я хочу сказать, я полагаю, это не… или, может, вы считаете… словом… вот что я хотел сказать.

Я не стал ему помогать.

Артур взгромоздился на стол и сел — колени его почти упирались мне в плечо. Ему, наверное, стало легче оттого, что не пришлось меня поддерживать в этой сваре. Он протянул было руку, словно хотел потрепать меня по плечу, и тотчас снова затеребил лацкан пиджака.

— Вы, само собой, просто сбили их с толку, Хилари. Этого они никак не ожидали.

Я был сам сбит с толку. Неужели решение Кристел лишило меня всякой воли, или это было просто неизбежное начало конца, которого я не предвидел так скоро? Начало конца — служебной карьеры, жизни? Почему я никак не реагировал? Боялся, что могу убить их? Нет. Я повел себя тихо не из каких-то там соображений благопристойности или вообще не из каких-либо разумных соображений, а от отсутствия соображений вообще. Возможно, это означало, что мое хамство пришло к концу, возможно, так приходит конец всякому хамству. Человека отчаявшегося любая неудача способна ввергнуть в глубочайшую депрессию, любой грех становится первородным грехом, по сути являясь частью его, любое преступление — Преступлением. Мною владела чистая, близкая к белому калению ненависть. Я ненавидел Артура. Ненавидел его идиотские торчащие колени и поношенные, до блеска вытертые, бесформенные синие брюки, которые сейчас находились так близко от моего лица, что я мог почувствовать их запах. Я был в ужасе оттого, что он завладел Кристел, однако тут — это я теперь отчетливо понимал — мне придется вести себя безупречно. А то, что произошло сейчас в Зале, было сущей ерундой, лишь знамением, лишь случаем, отражающим издавна существующее положение вещей во вселенной. Перспектива, маячивший вдали свет — исчезли; дверь, ведущая к спасению, закрылась; замуровывание, падение в бездну — ускорились, последний взмах маятника стал ближе. Меня словно могильным камнем придавила тень прошлого, — а быть может, будущего — страдания. Несчастье и грех неизбежно вплетены в человеческую участь. Я познал на себе эту неизбежность.

— Вы в порядке, Хилари?

Клетушка у Артура была крошечная, стены, как в сарае, были из фанеры, причем некрашеной. Высоко прорезанное окно выходило в коридор. Электричество там имелось, но Артур не включал света, возможно решив, что лучше не освещать моего лица. Я посмотрел вверх, в кроткие встревоженные глаза Артура. Мой будущий шурин уже сейчас выглядел другим человеком. Возможно, они с Кристел с симпатией и сочувствием обсуждают меня?

Явился Скинкер, неся чай. Он был человек добрый и, видимо, все это время пытался придумать, что бы такое подходящее сказать.

— Господь сказал — подставь другую щеку.

Значит, происшедшее воспринимается как пощечина, оставшаяся без ответа.

— Спасибо, — сказал я Скинкеру. И взял стакан чая. — Спасибо, — сказал я Артуру, потрепав его по плечу. И со стаканом чая в руке вышел в Залу и сел за свой стол.

Эдит и Реджи, с волнением ожидавшие моего появления, снова захихикали. Пока я пил чай и приводил в порядок бумаги, в комнате царило наэлектризованное молчание. Наконец Реджи произнес:

— Скажите что-нибудь, Хилари.

— А что вы хотите, чтобы я сказал?

— Скажите, что вы не сердитесь.

— Я не сержусь, — сказал я. И действительно не сердился.

Понедельник, вечер. Я открываю своим ключом дверь и вхожу в квартиру на Лексэм-гарденс.

— Привет.

— Привет, милый, — донесся до меня из кухни голос Клиффорда Ларра.

— Чертовски жарко у вас тут. — Я скинул пальто в прихожей на полосатую, лимонную с белым, козетку и прошел на кухню, где Клиффорд (всерьез занимавшийся кулинарией), стоя в длинном голубом переднике, наливал масло в миску.

— Как прошел день?

— Случилась ужасная неприятность.

— Вот как? — Он с интересом поднял на меня глаза.

— Миссис Уитчер и ее хахаль выставили мой стол из «фонаря» и поставили туда ее стол.

— Только и всего? Ну, а вы потом переставили все назад?

— Нет.

— Почему?

— Вы же знаете, почему. Какой смысл?

Клиффорд, держа в руке бутылку с маслом, холодно посмотрел на меня.