А. К. Давыдов был сын своего времени. Н. А. Энгельгардт (поступил в МКК в апреле 1822 г. и был определен в 3-ю кадетскую роту, где были В. А. Корнилов, В. И. Истомин; начальником отделения был лейтенант А. К. Давыдов) свидетельствует: «В то время самым обыденным наказанием было сечение кадетов, и, дай им Бог царствие небесное, пользовались им наши наставники всласть». При этом справедливо замечает: «Нисколько не защищая дурного, надо отдать справедливость и хорошему; как теперь выражаются, из прежних корпусов фабриковались офицеры; может быть и так, но никак ни анархисты, ни нигилисты, а верные слуги государю и отечеству! Кто были главные защитники Севастополя? Старые кадеты: Нахимов, Корнилов, Истомин, Хрулев и многие другие»[164].

Вместе с тем лейтенант А. К. Давыдов был уважаем и любим «и воспитанниками его роты, и учениками его класса»[165].

Больше, конкретнее и с явной симпатией пишет о нем В. В. Верещагин: «Толстый, неуклюжий, очень некрасивый, но толковый, разумный и деятельный, завел совсем иные порядки. стал обходить корпус во всякое время, чем заставил всех быть настороже. Увидавши массу пеклеванных хлебов, валявшихся по всем углам рот, он велел спросить кадет, не желают ли они получать в 11 часов по куску черного хлеба, а по утрам иметь чай не через день, т. е. не вперемежку со сбитнем, а каждый день? Все с радостью согласились, и с этих пор стали ходить пить чай в столовый зал, да и черный хлеб не бросали как “пеклеванный”, а ели, да еще с аппетитом. Пища тоже заметно улучшилась. Даже преподаватели подтянулись, стали лучше заниматься, перестали “манкировать”, так как заведены были вычеты из жалования за неявку, без особо уважительных причин.

Кажется, я до сих пор с закрытыми глазами могу нарисовать портрет “Кудимыча” – как прозвали нового директора: нос картошкой, с большими круглыми очками на нем, нависшие над губами большие щетинистые усы, и под ними кусок жирного подбородка с мешочком; череп лысый с немногими, зачесанными на него прядями волос. Талии и помина не было; огромная голова на сильно сутоловатой спине и коротеньких ножках, целый день безустанно носивших этого доброго, хорошего человека, честного заправителя наших голов, душ, сердец и желудков. Мы стали лучше одеты; обращено внимание на то, чтобы меньше бранились дурными словами; сечь ротным командирам, не посоветовавшись с директором, позволено было только в самых крайних случаях». Над ним «все мы подтрунивали, но которого я искренно любил, потому что видел его всегда и справедливым начальником, и добрым покладистым папашей, у него дома – ходя часто к сыну, моему товарищу, я нередко встречался с отцом в его домашней обстановке»[166].

Успеху дела много способствовал инспектор классов А. И. Зеленой, «умный, образованный, во всех отношениях достойный человек. умел держать преподавание на довольно высоком уровне, несмотря на небольшие сравнительно средства. глаз его поспевал всюду, все замечал, исправлял: все его уважали и любили. Некоторые из плохих дурно учивших и бравших взятки были выжиты» им[167].

С. С. Нахимов, бывший помощник А. К. Давыдова, продолжал начинания предшественника: совершенствовалась система экзаменов (теперь преподаватели проводили их не по билетам, а по программе, в своем классе и в свои часы); улучшилось преподавание иностранных языков (были приглашены преподаватели французского и английского для занятий и разговоров вне классного времени); обновлена обсерватория; оборудован особый физический класс для производства опытов; устроены два отдельных кабинета с моделями по практической механике, корабельной архитектуре, морской артиллерии и инструментами по навигации, астрономии, гидрографии; приобретены модели локомотива, паровой машины и канонерской лодки; гардемарины стали обучаться стрельбе в цель в стрельбище лейб-гвардии Финляндского полка; улучшилась система летних практических занятий: гардемарины стали плавать на судах дивизий, совершавших обычные крейсерства в Балтийском море, а кадеты – ежегодно – на фрегатах особой эскадры под флагом директора Корпуса[168].

Брат великого флотоводца, «почти всю свою жизнь проведший в стенах корпуса на неответственных и незначительных должностях, человек очень мягкий и добрый, но, кажется, и сам никогда не мечтавший о таком важном посте, требующем больших и особенных способностей, не говоря уже о знаниях»[169]. «Новый директор не отличался ни как педагог, ни по учености или развитию», – подтверждает В. В. Верещагин и утверждает: «Назначением этим он был обязан своему имени и дружбе с тогдашним управляющим Морским министерством Краббе»[170].