Поговаривали, что Хукс объезжал ближайшие транспортные суда, а также британский плавучий госпиталь, выпрашивая морфий. И выпросил, хоть и совсем немного. Препарат подлежал строгому учету и нормированию. Раненный в бок индус в чалме рассказал ей, что у них на родине считают за честь, если за тобой ухаживает белая женщина.

С дальней баржи поступали солдаты-весельчаки — с ранениями верхней части тела. И ей показалось, что она уже заранее знает, как те себя поведут, — словно уже встречала их сотни раз, будто большего, чем она видела за минувшие сутки, ей уже не увидеть в принципе, и теперь всему этому суждено повторяться вечно, непрерывно. Какое уж тут удивление. Потребовались еще носилки.

— Где они? Где? — орали санитары.

Сначала мозг. Теперь сердце. Спустившись с палубы, они работали с доктором Хуксом. Когда по его распоряжению Салли освободила правую половину грудной клетки раненого от бинтов, взорам присутствующих на несколько секунд предстало невиданное — верхняя часть сердца. Со свистящим шумом воздух всасывался и исторгался назад его зримой полостью. Затем и шум, и зрелище захлебнулись в крови. Рану спешно закрыли тампонами, и Хукс, списав этого раненого, отправился осматривать других прибывших.

Позже, одуревшие от усталости, кое-кто из женщин стал мыться в общих ваннах подле своих кают. Первым делом они стащили сорочки, в которые въелся запах крови. Без малейшего смущения они разделись и принялись смывать приставшую к телу заразу. У шедшей мимо Наоми округлились глаза. К ней подошла Салли — сразу после душа, — сестры обнялись с исступлением, немыслимым в нормальных условиях, а только лишь там, где расплачиваются за совершенные по сговору преступления. Этот ужас, подумала Салли, снова превратит нас в родных сестер.

— Я недосмотрела, — всхлипывая, призналась Наоми. — Недосмотрела.

— Пойми, они получили смертельные раны еще на берегу, — успокоила ее Салли, гладя сестру по голове. — Ты здесь ни при чем.

— И конца этому не видно, — проговорила Наоми.

А на полу, полуодетая, привалившись голыми плечами к стене, рыдала Кэррадайн. Оно и понятно — ее муж оставался там, на берегу, и сегодня ей показалось, что живым оттуда никому не вернуться.

— Мы все виноваты в смерти раненых, и сегодня, и вчера, — призналась Салли сестре. — Санитары. Хирурги тоже, можешь быть уверена. Но сейчас судно битком набито ранеными.

Снова вернувшись на дежурство на госпитальную палубу, Салли перехватила проходившую мимо Митчи и неожиданно взмолилась, хотя секундой раньше даже не думала ни о чем подобном.

— Не ставьте больше мою сестру на сортировку раненых. Это ее убьет. Правда, убьет.

Митчи посмотрела ей прямо в глаза. Поразительно, но при том, что она вообще глаз за эти сутки не сомкнула, у нее еще оставались силы сказать:

— Что ж, ей не в чем себя упрекнуть. — И добавила: — А вы не могли бы этим заняться? В смысле, вы ведь хоть частично прошли обучение?

Салли охватил ужас.

— Послушайте, — сказала Митчи, — сортировка больных в сиднейской клинике — одно, а сортировка раненых здесь — другое. У вас нет права на ошибку. Ну, как? Справитесь?

Салли кивнула.

— Тогда забирайте разноцветные карточки и приступайте.

Митчи под благовидным предлогом отправила Наоми вниз, к Кэррадайн, побыть среди ходячих. Утром на ярко освещенной и переполненной ранеными палубе дул порывистый береговой бриз, толпились санитары, и не было видно ни одного врача. Хукс был внизу. Баржа покачивалась у борта, и на нее спустили люльки. На какой-то момент Салли оказалась одна с пестрыми карточками в руках и не покидавшим ее ощущением ограниченности своих познаний. К тому же с берега снова послышался грохот разрывов, и снаряды ложились вблизи соседних кораблей. Здесь, под открытым небом, канонада впечатляла по-настоящему, заставляя и себя ощущать мишенью противника.

Тут же находился и знаток греческих островов худощавый сержант Кирнан, кивнувший ей в знак приветствия и братских чувств. На фоне сверкающего моря появилась еще одна баржа, на носу, расставив ноги и раскачиваясь, стояли англичане в пробковых шлемах, все это Салли видела краем глаза. Повсюду теснились баржи, стремясь прильнуть к бортам судов, словно поросята к свиноматкам. Они стояли у транспортов для перевозки войск, только что доставивших новых солдат исполинскому Молоху на берегу. Было ясно, что все пошло не так, как планировалось. Салли где-то читала, что беды империй зрели веками. А тут все свершилось за несколько дней.

С воем обрушился новый шквал турецких снарядов, взметнув фонтанами воды Эгейского моря, а их брызги, Салли могла поклясться, окропили ей лицо на главной палубе. Большие снаряды легли всего в четырехстах ярдах по обоим бортам британского крейсера, и мощь взрывов передалась по воде. Через несколько секунд она услышала, как в полной тишине санитар произнес, надеясь, что шепот будет услышан и за пределами «Архимеда»:

— Хоть бы этот чертов крейсер двинулся с места…

И, слава Создателю, тот и в самом деле начал мало-помалу разворачиваться, подыскивая новое место для проверки меткости турецких артиллеристов. Но тут она увидела, что катер и буксируемое им судно, переполненная ранеными баржа, расцепились — осколок снаряда перебил буксирный трос. Явно перегруженная баржа начала тонуть. Люди колыхались на воде вниз лицом или же размахивали промокшими бинтами как сигнальными флагами.

— О, Боже, — шептали санитары. — О, Господи. О, Матерь Божия. За что раненые в живот и в грудь оказались в холодной воде? Где милосердие?

Другие баржи и катер, у которого перебило связывавший его с затонувшим судном буксировочный трос, устремились на помощь, моряки стали баграми подтаскивать плывущих раненых, бросать спасательные круги и, перегнувшись через фальшборт, протягивать руки тем, кто еще был в силах до них дотянуться.

На палубу «Архимеда» людей с уцелевшей баржи лебедкой поднимали в люльке по четверо за раз. С ней поравнялась первая люлька с тяжелораненым, на палубу ее спустили подчиненные Кирнана. На гимнастерке раненного в голову солдата болтался замызганный номерок с цифрой «1». Когда его носилки вытаскивали из люльки, он затравленно водил глазами, явно не понимая, что оказался на борту «Архимеда». Нет, он никогда ничего не вспомнит. Салли прикрепила к нему красную карточку. Игра в цвета!

— Положите его вперед, поближе к операционным, — велела она санитарам, даже не зная, есть ли там место. Она спрашивала себя, а что, если ей просто по доброте душевной раздать всем по красной карточке, пока те не закончатся, как анестетики и морфий. Ее охватила та же паника, что и прошлой ночью Наоми, когда та оказалась на полутемной палубе наедине с трудноразличимыми оттенками жизни и смерти.

Раны смердели. Но она упорно и без особых колебаний делала свое дело. Число раненых росло, и она вдруг поняла, что отслеживает число прибывших.

Лежавших на носилках раненых поднимали в четырех люльках. Краем глаза Салли видела санитаров, подающих сигналы работавшим у лебедки на верхней палубе. Носилки с ранеными прибывали и прибывали. Пришлось поторопиться. Салли проглядывала прикрепленную раненому врачом медико-эвакуационного пункта на передовой бирку, измеряла ему пульс, и все. Прикрепляя синюю карточку мальчишке, которому, по всей видимости, едва исполнилось шестнадцать, лежавшему с обнаженным, если не считать повязки, торсом, Кирнан пробормотал: