корзину с калачиками, терся вокруг отъезжавших и добыл интересную информацию:

— Эмма Марковна, когда они уже в путь собирались, купец сказал пареньку, видно сыну: «Не кручинься, мы все равно без голубковского товара не останемся, барыня не продаст, так…» Увидел меня, замолк.

Вот с этим «так» и следовало разобраться.

Для начала я поговорила с пожилым степенным мужиком Фролом, который следил за молотьбой, если рядом не было старосты. Пожалуй, стоит назначить его главным над всеми посевными работами. А пока я поговорила с Фролом наедине о местной урожайности. Так как я не очень понимала, что такое четверть, то просила собеседника пояснить, сколько десятина — это чуть больше гектара — приносит пудов ржи.

— Ну, так-то год на год не приходится, барыня, — сказал Фрол, — то по двадцать и восемь пудов берем, то по двадцать и девять. Этот год средний было.

Я пожалела, что под рукой нет листка бумаги с карандашом, надо завести блокнот. Но самый примерный подсчет показал, что нынешней осенью мимо закромов прошло больше ста пудов ржи. Полторы тонны с лихвой. Не о них ли говорили прасолы?

Вот об этом-то и надо для начала побеседовать со старостой. Сегодня он на глаза мне не попадался. Можно позвать, а можно и сходить, чтобы застать врасплох.

С той поры, как я появилась в доме, Селифан показательно жил в людской. Но я уже знала, что без барского пригляду они с женой занимали не по чину один из флигельков. Сейчас оттуда их вещи вроде как исчезли, но было у меня подозрение, что не все. И искать проныру следовало именно там.

Когда я уже подходила к флигелю, то услышала пронзительные детские вопли и сердитые выкрики старосты.

Глава 23

— Совсем ополоумел, старый хрыч?! — Я схватила занесенную руку старосты, в которой были зажаты вожжи. На мокрой земле у наших ног скорчился дрожащий комочек в кровавых лохмотьях, бывших когда-то рубахой и штанами. — Ты что творишь?!

Здоровый мужик, конечно, справился бы со мной одной левой, особенно если учесть, в какой он вошел раж. Селифан не сразу понял, кто вмешался в его дела с сиротой, и с глухим рыком попытался стряхнуть меня в грязь. Неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не заголосившая на весь двор Павловна и несущийся в нашу сторону Алексейка с дрыном наперевес.

Селифан увидел все это и опамятовался. Отбросил вожжи и с ходу бухнулся на колени в ту же лужу, где валялся Дениска.

— Не губите, барыня, не гневайтесь! Не увидел я вас!

— Ах ты, падаль гнилая! — Меня трясло от ярости. — Тебе кто позволил, холопья морда, с моей собственностью своевольничать?! В холодную его!

Подоспевшая Иванна взвыла и бухнулась мне в ноги рядом с мужем:

— Барыня! Да миленькая! Не гневайтесь, разум его затмился от нерадивости огольца!

— В холодную, — непреклонно мотнула я головой. — Пусть посидит до вечера, а потом на конюшню — и всыпать ему горячих вдвое против Денискиных следов.

Приказала и даже не усомнилась. Если взрослый здоровый мужик избивает ребенка, никакой гуманизм к нему не применим!

Теперь надо заняться мальчишкой. Его я поручила Павловне — отнести в людскую, застелить лавку у теплой печки, чтобы отлежался. Павловна взялась за дело с привычным мне ворчанием. Дворня, сбежавшаяся на скандал, тоже наблюдала не без удивления — с чего такое участие к дворовому мальчишке, да еще и сироте, которого староста решил за что-то поучить.

Пусть смотрят, судачат, обзывают за глаза чудихой. Я уже поняла — если барыня в своих причудах уверена и распоряжается без сомнений, мужик скоро затылок почешет и скажет: «Может, так и надо».

Пока, чтобы успокоиться, я прогулялась по саду, благо и сегодня погода была сухой. Удовлетворенно прислушалась к плотницкому стуку — обновляли амбар. Его тоже надо будет и окурить, и щели замазать для хранения припасов.

Остыла. Надо бы, кстати, посмотреть, что с Дениской. Павловне я доверяла, но хуже не будет. К тому же было любопытно.

От тепла и доброго ухода паренек пришел в себя. А еще поразился и тому, что барыня сама пришла в людскую ради него, и тому, что принесла леденец. К вожжам-то он явно привык, а такую сладость, возможно, пробовал впервые в жизни.

— С чего он взъелся-то на тебя? — спросила я, садясь на табурет, спешно застеленный Павловной чистым рушником.

— Он с ночи-то спугался, а наутро озлился за то, что ничего продать не смог, как прежде. Я забился в баньку, он там меня нашел, выволок. Сперва ругать стал, что я без его воли к вам прибежал. После совсем распалился — бил меня и кричал: «Чего не сказал, что барыня девку Аришку венчать собирается?!» Будто я знал!

Ребенок вспомнил экзекуцию и снова всхлипнул. А я вздохнула — вот откуда у дяди информатор. Точнее, канал — от Дениски к старосте. Ладно, теперь этот канал закрыт.

— Ты не плачь-то, а барыне дальше сказывай, — укорила мальчишку Павловна.

— Селифан мне велел по дому ходить, смотреть, о чем хозяйка со слугами говорит, да разве я мог все углядеть? Барыня, вы сами накажите меня за подгляд, только не отдавайте ему! — сказал Дениска и окончательно зарыдал.

— Успокойся. При Еремее теперь будешь. И Алексейка присмотрит. Главное, мне верно служи, — велела я мальчишке и встала.

Хотелось обнять и утешить ребенка. Но нельзя. Барыне невместно. В этом мире и в этом времени ограничения есть не только у крепостных, но и у их хозяев. Попросила Павловну приглядывать за парнишкой, пока не оправится, заодно сообщила, что он пострадал потому, что мне вчера вечером помог.

Мне вот сейчас надобно раньше всего выяснить, что прасолы собирались покупать у Селифана. Рожь в амбарах пересчитана, бочки с солониной тоже, а еще и досолены — мясо буду хранить сама. Я не просто начала наводить порядок, но и записывала все в большую, только наполовину заполненную амбарную книгу, которую нашла в папенькином секретере. Спасибо, старосте не пришло в голову сжечь и его. Заодно и прежними, довольно безалаберными записями поинтересовалась. И кое-что из них уяснила.

Выйдя из людской, я первым делом подозвала Еремея и велела:

— Возьми двух парней из дворни, помоложе, и столько же девок деревенских, поглазастее. По очереди приглядывайте за Иванной. Селифан в холодной, Дениска в