Странно другое: с чего их в этом году принесло в Голубки на ночь глядя? Обычно прасолы приезжают светлым днем, тщательно осматривают припас, торгуются, грузят добро на телеги и отбывают еще до сумерек. А тут нате…

Ах вот в чем дело. Прасолы приехали вскоре после полудня, но я к этому моменту уже погрузилась в собственный возок и отбыла в сторону дядюшкиного имения.

Поэтому с закупщиками, как обычно, разговаривал Селифан. И теперь солидный пузатый мужик с пегой бородой до ремня, похожий на карикатурного купца из учебника истории времен моего советского детства, степенно поздоровался со мной и начал уверять, что все улажено, дескать, барыне незачем головку утруждать. И задерживаться они, дескать, не собираются, хотят завтра до вечера вернуться, так что погрузятся и отбудут.

— Правда, Эмма Марковна, вы бы шли почивать. Устали в поездку-то, — с почти отеческой заботой сказал Селифан. — Мне это торговое дело известное, сейчас все справлю, а утречком вам доложу.

Вот добрый какой. Поня-а-атно…

Чуть вникнув, можно было уяснить главное: Селифан воспользовался моим отсутствием, чтобы провернуть какую-то аферу. И потом свалить на то, что от дедов, ну, не от них, а от старого барина заведено было. А барыня иного приказа не дала? Считай, она и распорядилась.

Но что-то пошло не так, и прасолы задержались до моего приезда. Попытка вытурить их втихую у старосты не прошла именно потому, что кто-то из дворни втихаря настропалил Дениску, а тот со всех ног кинулся докладывать мне.

Из возка донесся всхлип. Лизонька на последнем этапе путешествия вздремнула, проснулась от вечерней свежести и заплакала, как бывает с детьми, не попавшими в постельку в положенное им время.

Я заглянула в возок. Обняла малышку, взяла на руки, передала Луше.

— Сейчас тебя спать отнесут. А я по хозяйству дела доделаю, к тебе приду и спою песенку.

Лизонька плакать перестала. Для нее такое было в новинку. Здесь и сейчас у бар не принято лично нянчить детей. Утром к ручке допустили, вечером на ночь благословили. И все, дальше няньки-мамки.

Но я проводила Лушу с Лизой до крылечка и вернулась к менеджерской работе. Была почти кромешная темень, поэтому не то чтобы пришлось прислушиваться, но до меня донесся ожесточенный разговор Селифана с торговцем.

— Давай мне пятерку бумажкой или сгрузи полвоза. А то она глазастая, считать начнет.

Ох, жучило короедное! Воспользовался темнотой, чтобы погрузить на телеги мешков, уже не знаю, пятьдесят или шестьдесят, а потом объявить, что продал тридцать-сорок.

— Счастье твое, Селифанушка, — ласково сказала я, подходя к спорщикам, — что ничего сейчас считать не буду. И не полвоза разгрузить велю, а все телеги, все обратно в амбары занести.

Староста охнул, понимая, какая беда миновала его немытую голову. Купец же сказал с искренним удивлением:

— Барыня, зачем сгружать? Велите лучин принести побольше, зажечь, и пересчитаем все.

— Почтенный, — я вспомнила, как тогда полагалось ласково обращаться к купцам, — неужто не слышал вашу гильдейскую поговорку: «Без хозяина рассчитали»?

Торговец удивленно взглянул на меня. Поговорка была ему известна, но от дворянок слышать ее не доводилось.

— А хозяйка здесь — я. И не дозволяла даже фунта хлеба продать. Сама для себя решила: раньше Святок, а то Пасхи ничего продавать не буду, сберегу. Так что извините, нынче торга не будет. Ночь темная, распоряжусь вам в людской постелить и накормить. А утром — счастливого пути.

Не знаю, что подумал честный (или не очень?) прасол. В темноте разглядывать его гримасы мне было некогда. Главное, спорить с барыней он не решился, только кивнул. И кликнутые из людской мужики споро начали разгружать воз, растаскивая добро обратно по амбарам.

— Ты, Селифан, на красную шапку никак напрашиваешься? — тихо спросила я понурого старосту, схватив его за рукав драной рубахи. Он-то уже было собирался раствориться в темноте и наверняка где-нибудь подальше вслух отматерить мерзкую бабу, не вовремя вернувшуюся домой. Мол, не могла у дяденьки на полчаса задержаться, драная кошка?!

— Не гневайтесь, барыня. — Как бы ни был зол староста, а мозгов не нарываться у него хватало. — Простите дурака, привычка сгубила. Всегда ж так делали, ни маменька, ни папенька ваши в эти дела не вникали, людям прикажут, отчет примут — и довольно.

— Маменька с папенькой ныне в лучшем мире, а я на земле осталась. Мне дочь поднимать без мужа. Так что про бесконтрольность в хозяйстве забудь. Ступай с глаз моих, утром с тобой еще поговорю. Да проследи, чтоб прасолам нормальных щей налили и войлоки без блох постлали!

Староста вздохнул, кивнул и побрел, видимо обдумывая слово «бесконтрольность».

Уже в своей каморке, из которой я так и не спешила перебираться в барскую спальню, потому что все силы и материалы ушли на обустройство детской, я присела на кровать и стала перебирать в уме случившееся за день.

К бабке не ходи, Аришку дяденька обрюхатил. Иначе Дарья бы так не завелась. И понятно, почему девка молчала. А ну как я в ответ на такую историю сама ее обратно отвезу?

С этим ясно. Дальше что? Дальше ремонт и Селифан. Прасолам этой осенью всем от ворот поворот. Наличных денег у меня кот наплакал, но все равно не буду ничего продавать. Умолот все еще идет, каждый день в амбарах до десяти четвертей ржи прибавляется. Пшеницу мои крестьяне вовсе не сеяли, белую муку тут покупают только для барского стола, и то в праздник.

Так что с голоду никто не умрет. И бедными здесь мелкопоместных дворян считают потому, что, даже имея сытый кусок в теплом углу, те не могут поддерживать «уровень». То есть выезжать в приличных нарядах и самим принимать гостей, держать для детворы недешевую гувернантку, а потом отдавать потомство на свой кошт в хороший пансион в губернском городе, а позже — в столичный университет.

Дом, опять же, в порядок привести — это дорого, даже при наличии бесплатной рабочей силы в виде крепостных.

Но ничего. Зря я, что ли, попаданка? Найду, где денег достать. У меня впереди зимняя ярмарка в Нижнем. А потом — два года бескормицы в Европе. Цена на хлеб даже в нашей глуши взлетит до небес. И везти до Петербурга ничего не придется — посредники сами справятся. Конечно, за космический процент, но не нам пока привередничать.

А сейчас — песенку на ночь для Лизы и