– Вот к этому, не сомневайтесь, мы приложим все усилия. – Сорокин не ответил на ее улыбку.

– Там, где бессильны карательные меры, вступает в силу воспитание. Эдуард Сергеевич, на самом деле цель моего приезда – увидеть школу своими глазами и сделать доклад руководству. На основании его будут предложения о сотрудничестве.

– Мы и так под патронажем Инквизиции. Какое сотрудничество?

– Вас напрямую патронирует Бюро в Праге. Благодаря школе у города особый статус. У Петербурга тоже особый статус. В нем слабые Дозоры и усиленная ячейка Инквизиции. Именно там я и работаю. Видите ли, некоторое время назад… в городе появилось очень много Иных-подростков. Причем все – Темные. Их никто не инициировал, вернее, произошла самоинициация. Такое редко, но случается. В конце концов, первые Иные на планете тоже инициировали себя сами. Или их инициировал Сумрак.

– У нас есть одна такая девочка, – сказал директор.

– Будет двое, – ответила сотрудница питерского отдела Инквизиции. – У Вадима не было инициатора. Больше того, у меня тоже.

Нет, эта дама не переставала удивлять.

– До перехода в Инквизицию я была Темной, – продолжала Тамара. – Я много лет понятия не имела о Договоре. Если бы не Дневной Дозор, могло случиться и вовсе страшное. Поэтому сейчас Инквизиция в Санкт-Петербурге ставит целью тотальное приведение к Договору всех несовершеннолетних Иных. В вашей школе накоплен уже немалый опыт. Европейское Бюро считает, что он успешен. Мы бы хотели перенять этот опыт. Возможно, открыть филиал в Петербурге. Не направлять же к вам всех нарушителей подряд…

– Лестно, – проронил Сорокин. – А нарушителей и здесь хватает.

– Мир изменяется. Иные молодеют, – сказала Тамара. – А Инквизиция очень стара. Мы не привыкли много работать с детьми. В обмен на опыт ваших педагогов Инквизиция готова идти навстречу.

– В чем же?

– Петербургское отделение предлагает вам направить группу для экскурсионной поездки в наш город. Если эксперимент увенчается успехом, мы переведем это на постоянную основу. Ваши дети будут ездить на отдых, смотреть достопримечательности, расширять кругозор. А мы будем присылать к вам сотрудников для стажировки. Как вы на это смотрите?

Прежде чем Сорокин успел ответить, Тамара добавила:

– Европейское Бюро идею всецело одобряет.

Дреер не любил ходить в школу.

Для большинства учителей это, к сожалению, совершенно нормально. Большинство учителей не любит школу, детей и саму работу. Интернат, кстати, не был исключением.

Но у Дмитрия все было куда сложнее. Ему нравилось учиться – с самого детства. Ему нравилось учить. Ему было интересно с детьми, причем, по большому счету, со всеми – начиная от растерянных первоклашек и кончая самоуверенными выпускниками. И работа в школе ему нравилась.

А вот что он не любил – так это самому оказываться в роли ученика. То ли его личный «темп» обучения не совпадал с тем, что задавали учителя, то ли природная склонность спорить и не соглашаться сыграла свою роль, но «за партой», и в школе, и в университете, он чувствовал себя скованно. Наверное, таким, как он, требуется какое-то индивидуальное обучение – по книжкам, с приходящим учителем, экстерном. Дреер утешал себя тем, что даже среди писателей таких людей было много. Горький окончил два класса, Гайдар бросил учиться в четырнадцать лет, шесть классов окончил Айтматов. Не получили образования ни Герман Гессе, ни Уильям Фолкнер – что не помешало им получить Нобелевские премии.

И все же своей нелюбви к официальному образованию Дреер слегка стыдился, от окружающих скрывал (особенно от учеников, несмотря на твердую убежденность, что детям лгать нельзя). Даже школа Ночного Дозора (хотя стоит ли называть ее школой? так, курсы получения «дополнительного образования») его тяготила.

Оставалось надеяться на то, что школа Инквизиции будет разительно отличаться от обычного образования. Но пока оснований для этого было мало. Даже размещалась школа хоть и в историческом центре Праги, в здании старом, но вполне обычного вида, без всяких готических украшений, витражных окон, сводчатых потолков, мрачных коридоров и крутых лестниц. Внутри оно походило на средней руки бизнес-центр, даже магией от него «не пахло» – хотя Дреер понимал, что это скорее всего из-за его низкого уровня.

– Не Хогвартс, верно? – спросили Дреера.

Дмитрий посмотрел на соседа. В аудитории, классической, устроенной в виде амфитеатра – единственная уступка образу «бизнес-центра», их было человек тридцать. Точнее – около тридцати Иных, но Дреер так и не избавился до конца от привычки мысленно называть и Светлых, и даже Темных людьми. Но на «галерке», куда сел Дреер, их в итоге оказалось только трое: сам Дреер, плотный рыжеволосый парень и симпатичная девушка. Все они были Светлыми, уровень рыжего Дреер оценил как четвертый или пятый (наверное, все-таки четвертый – ниже здесь никого не было, если не брать в расчет самого Дреера), уровень девушки вообще не читался. Значит – третий или выше.

– Не Хогвартс, – согласился Дреер. И, поскольку этого от него явно ждали, протянул соседу руку: – Дмитрий. Дмитрий Дреер. Россия.

Он подумал, что, если бы назвал одну только фамилию, наверное, сошел бы в Европе за своего.

– Рон, Рон Уизли, – ответил рыжий. – Великобритания.

Несколько секунд любовался ошарашенным лицом Дреера, потом радостно заржал:

– Ты купился! Точно, купился!

Дреер неловко улыбнулся. Рыжий посерьезнел и крепко пожал ему руку:

– Майлгун.

– Майлгуин? – переспросил Дреер.

– О нет, это большая разница. – Майлгун вздохнул. – Майлгун Люэллин. Уэльс.

– Разве Уэльс – не Великобритания? – уточнил Дреер.

– Ну… – Майлгун поморщился. – В общем-то да. Извини за шутку, но мы так смешно сели… Обожаю книжки про Гарри Поттера, а ты?

– Ну… неплохая детская литература, – уклонился Дреер от прямого ответа.

– Мне шестьдесят два года, – беззаботно сказал Майлгун. – Но мне нравится, честно! – Он повернулся к соседке и спросил: – Простите, ваше имя – не Гермиона?

Девушка насмешливо посмотрела на него. Разговор она, конечно, слышала – в аудитории пока еще стоял шум, неизбежный перед приходом учителя, будь то школа, университет или курсы при Инквизиции, но Майлгун, похоже, не умел говорить тихо.

– Нет, дорогой перевертыш, меня зовут Ива Машкова. Я местная, из Брно.

– Я не перевертыш, – посерьезнел Майлгун. – Несмотря на имя… откуда ты знаешь валлийские имена[2]?

Вопрос был не лишен смысла. Хотя официальное делопроизводство по старинке велось на латыни, между собой студенты общались на английском, этот язык успешно стал международным среди Иных точно так же, как и в людском мире. Но вложенное магией знание английского хоть и позволяло владеть им как родным, но никак не способствовало расшифровке значений имен на других языках.