– Ночь темна! – поэтически заявила я, глянув в окно и мельком подумав, что предпочла бы ночку еще потемнее.

– Час поздний, по улицам бегают злые собаки и пьяные мужики! – припугнул меня Рома.

Я высокомерно промолчала, сдернула с раскладушки одеяло, закуталась в него а-ля Юлий Цезарь и только после этого с подобающим образу величием повторила:

– Я ухожу!

– В одеяле?

– Надеюсь, меня никто не увидит.

– А я, значит, останусь без одеяла?! – возмутился он.

– Ах, вот что тебя волнует?! – вспыхнула я. – Озябнуть боишься? Цуцик!

Рассвирепев, я одним движением сбросила с плеч одеяльную тогу и метким пинком зашвырнула ее в угол.

– Почему – Цуцик? – отбившись от одеяла, с веселым смехом спросил Рома.

Я не удостоила его ответом, спеша оправить на себе перекрутившуюся ночнушку: ее новые, не предусмотренные фасоном дырки крайне неудачно пришлись исключительно на пикантные места. Вспомнив, что у меня есть нормальный сарафанчик, я сцапала его со стула и повернулась к Роме спиной, собираясь немедленно переодеться. По уму, для этого сначала нужно было раздеться, но я решила пойти другим путем. Напялю сарафан поверх ночнушки – и все дела! Получится наряд в милом народном стиле с легким оттенком трогательного слабоумия: в сорочке, выпирающей из-под узкого сарафана пышными капустными кустами, я буду смотреться прелестной деревенской идиоткой. Нюне это должно понравиться.

– Да ладно тебе, Танька, спи тут! – отсмеявшись, предложил Рома. – Я тебя не трону, не бойся!

Торопясь убедить меня в чистоте и невинности своих намерений, он завернулся в одеяло, уткнулся носом в стену и старательно засопел, а вскоре и захрапел.

– Притворяется! – недоверчиво прошептала моя Нюня. – Сам не спит, хочет усыпить нашу бдительность!

– Ой, да хоть бы он ее уже усыпил, и тебя вместе с ней! – огрызнулась Тяпа. – Сколько можно изображать из себя недотрогу!

– А ну не ссориться! – шикнула я.

Одинокая ночная прогулка по спящему поселку меня не привлекала. Я нерешительно присела на раскладушку и, чтобы занять руки, аккуратно сложила свой сарафан. С чего это Рома взял, что я боюсь его приставаний? Да если бы я с самого начала знала, что на меня упал он, а не какое-то страшное незнакомое бревно…

Я улыбнулась своим мыслям, отложила в сторону сарафан и прилегла. Закрыла глаза, повернулась на бочок, сунула сложенные корабликом ладошки под голову и спокойно уснула.

Теплый солнечный зайчик лег мне на плечо, протянул лапку, потрогал веко, пощекотал нос. Я чихнула и проснулась.

Утром грязное оконное стекло превратилось в подобие прекрасного витража. Проходя сквозь него, солнечный свет разбивался на более или менее яркие кусочки, и на простыне, укрывающей меня, собралась абстрактная мозаичная картина. Жмурясь, я села и с улыбкой посмотрела на пол, ожидая увидеть там еще одну приятную глазу картину: сладко посапывающего рыжего парня с помятыми небритыми щечками, всклокоченными волосами и длинными ресницами, припорошенными золотистой пылью.

Как бы не так! Ромы в домике не было!

Я огляделась. Интерьер помещения, и прежде весьма скромный, против вчерашнего стал еще беднее. Зеркало, красовавшееся в центре стены, сиротливо стояло в уголочке на полу, где могли любоваться собой только мыши и многоножки. Псевдовенский стул, который вечером был задрапирован предметами щегольского белого костюма, некрасиво оголился. На его сиденье лежал сиротский узелок, скатанный из моих собственных далеко не щегольских бриджей и майки «Манго». Прежде чем удалиться, Рома переоделся «в свое». Также он перед уходом укрыл мои ноги своим одеялом, но эта его заботливость меня не растрогала.

– Ах он подлец! – ахнула Тяпа. – Опять сбежал!

Она хотела развить тему мужской подлости, но я цыкнула на нее и заставила замолчать. Потом позвала Нюню, и мы с ней на пару всплакнули по поводу моей несчастливой женской судьбы. Отгрустив, я утерла слезы гигроскопичной манговской майкой, встала, сменила драную ночнушку на сарафан, вернула на гвоздик противоударное зеркало, аккуратнейшим образом застелила постель и вылезла в окошко, так как дверь, как выяснилось, по-прежнему была на замке.

– Я смотрю, использовать для выхода окна у тебя входит в привычку! – пошутила Тяпа, желая меня подбодрить.

Зря она это сделала: я сразу же вспомнила о своем вчерашнем бегстве из кальянной Аскера, и жизнь показалась мне еще более безрадостной. При свете дня вчерашние приключения во «Флориде» уже не представлялись мне ужасными, зато теперь меня мучила совесть. Подумать только, какой ущерб я причинила шикарному заведению! Один кондиционер, царство ему небесное, при жизни стоил баксов триста, а я еще этнической лежанке все ноги переломала, ковры затоптала и замусорила, персики сожрала. Что же я буду делать, где возьму деньги, если Аскер надумает выставить мне счет?

– Будешь расплачиваться натурой! – брякнула Тяпа.

– О нет! – взвыла Нюня, дорожащая моей натурой как священной реликвией (то есть культовым предметом, не имеющим практической ценности).

– Моя натура Аскеру не понравится, ему по вкусу Сонькины мясные телеса, – сказала я, успокаивая себя, и заторопилась домой.

Пробегая мимо бассейна, я отметила, что он уже готов к приему посетителей: зонты и шезлонги стоят на своих местах, цветочки-лепесточки в воде не плавают. Мокрый сачок сушился под деревом, но на диво добросовестного смотрителя водного сооружения нигде не было видно.

– Еще один человек-невидимка! – пробормотала я.

И тут же вспомнила вопросы, которые хотела бы задать Роме списком: откуда у него блокнот со шпионскими записями? Что его связывало с наблюдательным маньяком Васей? Имеет ли Рома какое-то отношение к Васиной трагической гибели? И куда, черт его дери, этот рыжий клоун все время исчезает?!

Спросить, увы, было не у кого.

Впрочем, у меня все равно не было времени на беседы, допросы и иную следственную деятельность, пора было бежать на пляж, продолжать творческую работу по сбору стеклобоя. Я заскочила в наш курятник только для того, чтобы переодеться, но неожиданно задержалась. Увидев, что Софи еще лежит в кровати, я решила, что она безбожно проспала, и принялась ее будить.

– Оставь меня! – Соседка заворчала из-под одеяла, как собака из конуры.

– Софи, ты не заболела? – встревожилась я. – Признавайся, с тобой все в порядке?

Она заворочалась, чертыхаясь, и через пару секунд, проведенных в борьбе с одеялом, высунула голову наружу. Голова выглядела ужасно: всклокоченная, с болтающимися там и сям накладными прядями. Софи походила на большого косматого мишку, крайне тяжело переживающего период линьки.

– Ну и видок у тебя! – впечатлилась я.

– А это ты видела? – Софи двумя руками раздвинула лохмы, закрывающие лицо, и я горестно ахнула.