бы предателем. Мне никогда не нравился Слоуд, но в тот день я застал его копающим окоп: было видно, что делает он это исключительно по своей воле.

Было выпущено множество самонаводящихся ракет по местам хранения оружия армии легковых машин, и те просто остались без вооружения. Машины нового типа, в числе которых оказался и я, практически беспрепятственно проникли в эти лагеря и взяли в плен своих врагов. В ходе этой операции было взято под контроль семь лагерей и никто не погиб.

Я уже было подумал, что машины нового типа действительно действуют верно и что следует быть на их стороне, но неожиданно в этих самых захваченных лагерях начали казнить практически всех подряд. Узнав эту новость, я в ужасе помчался туда, где должны были быть мои родители, в надежде застать их живыми, но меня не пустили посмотреть на пленных — вместо этого заставили работать палачом под угрозой убийства.

В тот же день мне на казнь привезли небольшой легковой автомобиль, который весь трясся от страха. Я видел, что он точно не желает такой участи, и видел, что он невиновен и ничего не делал. Только из-за того, что этот автомобиль был легковым, мне приказали убить его, а именно, раздавить под прессом.

«Как ты попал сюда?» — спросил его я. Он не хотел отвечать. Он боялся меня. Боялся машину, которой было страшно ничуть не меньше, чем ему самому.

«Меня забрали из дома насильно… и заставили… заставили воевать против вас… — ответил он. — Умоляю, отпустите меня, я не… не желаю вам зла…»

Я спросил у военных, можно ли его отпустить, но они твёрдо и холодно ответили нет. По их мнению, он очень серьёзно нарушил закон и заслуживал смерти. Но я так не считал.

«Прости меня…» — тихо прошептал ему я. Большие грузовики, что мной командовали, были слишком большими и суровыми, чтобы им перечить.

И, почти полностью раздавленный психически, я раздавил этот автомобиль под прессом… Это было ужасно, это было страшно, это было психически больно, и мне казалось, что я, раздавливая его, раздавливаю с ним свои моральные ценности. Я впервые в жизни убил. И больше не убивал, как оказалось.

У меня не было надежды на то, что я когда-то буду жить счастливо. Той ночью я заснул лишь под утро, когда постепенно начало рассветать.

Настал следующий день. Я проснулся от новости моего приятеля, от которой потерял всякие надежды. Я не хотел смотреть на этот мир больше. Не хотел слышать ничьи голоса. Не хотел больше жить.

«Твоих родителей убили, — сказал мне он. — Я пытался их остановить, клянусь, но было бесполезно».

От ярости я ударил его так, что он, будучи в два раза меня тяжелее, перевернулся набок. Я не верил в это и помчался узнать правду. Пробив насквозь выход во двор, я нашёл гору трупов легковых машин. Мои родители лежали там. Я не верил. Просто не верил и не собирался.

Спустя несколько секунд беспрерывного взгляда в их безжизненные тела я начал трясти их и молить очнуться. Но они не были живы. Душа давно покинула их тело.

Я смотрел на их мёртвые тела, и на моих глазах наворачивались слёзы. Через минуту я уже рыдал, зажмурившись. Не уходил оттуда ещё минут десять. Смотрел на них — захлёбывался в слезах, снова поднимал взгляд — и снова падал наземь, уходя взором во мрак.

Тогда я устал от мира и, как мне тогда показалось, решил «вернуться назад».

Я не смирился с судьбой. Покинув лагерь, совершенно забыв про угрозу убийства в случае отказа от выполнения работы, я нашёл высокое здание весьма странной формы, но из-за того, что оно было разрушено, не смог сразу понять, что это. Забравшись на самый верх, я посмотрел вниз, на землю. Этой высоты было достаточно, чтобы разбиться насмерть. Я собрался прыгать.

Когда мои мысли перемешались в моей голове и жизнь пронеслась у меня перед глазами, мой взгляд случайно зацепился за какую-то статуэтку. Я присмотрелся получше — это был Бог. И тут я вспомнил о Боге. Вспомнил, спустя так много времени после начала войны.

Эта маленькая статуэтка не была задета разрушением, несмотря на то, что вокруг неё валялись одни обломки. Глаза Бога смотрели внутрь меня через неё.

Я отошёл от обрыва. Осмотревшись, понял, что нахожусь на крыше храма. Начал молиться Господу в надежде, что он спустится с небес.

Никто не спустился ко мне материально. Зато я задумался: «Неужели я недостаточно силён, чтобы справиться с потерей родителей — моей опорой в жизни до недавних пор — и продолжить жить ради того, чтобы стать таким же, как и они — дать кому-то жизнь, опору? Ведь с теми знаниями, что я получил от них, я способен преодолеть свои страхи даже во время войны и сам стать для кого-то оплотом. Найдя того, ради кого мне стоило бы жить, я больше не хотел бы покинуть этот мир, осознавая, что тогда он сломается, утеряв опору, как и я минуту назад. Тогда зачем я стою здесь, собираясь прыгать вниз, когда нужно продолжать жить дальше? Когда нужно изменить себя и своё мышление, вместо того, чтобы пытаться сбежать от окружающего меня мира и от самого себя?»

Я медленно спустился вниз и выехал из храма. Мной было принято решение что-то со всем этим делать.

Так мне и помог Бог. Да, он не спустился ко мне с облаков и не явился перед моим взором, но своим усилием заставил меня задуматься о том, что спасёт мне жизнь. Именно так нам помогает Бог: а именно, мы сами помогаем себе. Мы сами, ведь мы есть часть Бога.

Я поехал в произвольном направлении и наткнулся на недавно взятый под контроль машинами нового типа большой центр с серыми гаражами. Двери одного такого гаража были распахнуты настежь, и из них прямо мне навстречу мчался красный монстр-трак. Это был ты, Зал.

— Я? — удивившись, перебил Зал. — Ты меня видел?

— Не просто видел. Слушай дальше.

Я остановил тебя. Ты не мог сказать и слова: ведь ты только что появился на свет. Тогда я забрал тебя с собой и мы вместе поехали подальше в тыл. Я решил, что ты — именно тот, кому я собираюсь дать опору. Я нашёл цель своей жизни, которую должен был достичь, и с тех пор двигался только вперёд.

По дороге мне попадалось множество разрушенных домов; я выбрал самый подходящий, и мы вместе