В Мэрилин Монро кипит жажда жизни. А эти говорят здесь о смерти. Нет, этого не может быть36. Там, снаружи, ждет жизнь. Вы не можете умереть, вам надо жить! Она догоняет секретаря. Видит его сгорбленную спину, его печаль. Секретарь грустит? Вот так так, Мэрилин об этом даже не подумала… Что секретарь тоже человек… Муж — друг — живая душа.

Она догоняет мужчину. (Бр-р-р: Мэрилин Монро догоняет мужчину.) И теперь, уже не сдерживая страха, тоски, тревоги, уткнувшись Бекеши в плечо, начинает плакать. Бекеши удивляется. Они достигают берега грозного бумажного потока. Когда девушка собственными глазами видит бумагу, она вскрикивает: чтоб тебя из-за острова на стрежень, товарищ секретарь, на простор речной волны. Очень хорошо, что Монро теперь назвала его товарищем секретарем, он начинает собираться с силами. (Он черпает силы в доверии, излучаемом девушкой.)

Они садятся. Завтра, начинает он беспечно… Но девушка возражает. Где мы завтра будем? Если поведем себя благоразумно, окажемся снаружи. Только нужно вести себя благоразумно. Понимаешь ли, девочка?… Разумно…

Разумно?

Разумно. Нам нужно «политизировать» с умом. Я бы хотел тебе все это… при других обстоятельствах… Но вижу, что… В общем… С чего же начать…

И он начинает рассказ. (Его ладонь, это несметное богатство, то прогибается, то выпячивается.)

Подходит дядя Тиби. Увидев раскрытый шкаф, он издает вопль. Господи Иисусе, нам конец! Мэрилин неумело его успокаивает. Ну, с чего нам уже конец? Слушай! Она идет за нами! Знаешь, что это идет за нами? Смерть идет за нами. Нас спасут. Нас? Они даже не знают, живы мы или умерли. Мы задохнемся, как крысы.

А я так не хочу.

Бекеши. Быстро давай сюда ключ от склада динамита. Дядя Тиби. Дорогой дядя Тиби… всхлипывает Мэрилин. Бекеши машет на них. Тс-с, тс-с. Они прислушиваются. Слышно то же, что и прежде: шум бумаги, а в отдалении — музыкальная передача «Любителям бита». Бекеши улыбается. Мэрилин, ты слышишь? Мэрилин ничего не слышит. Д…да. Слышу. Тс-с. Отчетливо слышно. Тс-с. Да. Отчетливо, товарищ секретарь. Что? О чем вы говорите? Что? Джэнис Джоплин? Тс-с, снова говорит Бекеши. Насосы. И… тс-с… буравы?… Тс-с… буравы? Буравы, счастливо восклицает Мэрилин Монро. Ее белокурые волосы поблескивают. Старый специалист по вычислительным машинам (тоже) мечется между отчаянием и надеждой. Он проявляет подозрительность. Я ничего не слышу.

Девушка в отчаянии громко смеется. Конечно, дядя Тиби, вы всегда немножко довольно туги на ухо. Что? Гм… Ну и что? Я туг на ухо… Поэтому инженер вычислительных машин — инженер вычислительных машин. Я слышу, если надо. Бекеши. Положа руку на сердце. Слышишь? Слышу. Пух-ши, пух-ши, так делает насос. А бурав делает так: иу, иу, иу. Что-то вроде этого, правда, Мэрилин? Нет. Скорее так: фу-фу-фу. Дядя Тиби теперь уже смеется. Бекеши подмигивает «дивчине» одним глазом. Отлично «политизируешь», девочка.

Люди, начались спасательные работы, с шумом пробирается старик сквозь бумагу. На лицах проявляются первые, пугливые лучики надежды. Не может быть. Нет? Дядя Тиби с жаром показывает. Бурав делает таю шр-р! шр-р! Лайош Адам с ехидством оглядывается. Да ведь дядя Тиби совсем глухой! Все смотрят на Бекеши. Что скажет секретарь. Ну, а я скажу, говорит он, что у дяди Тиби из всех нас здесь самый лучший слух. Начинается шевеление.

Самый лучший?

Самый лучший. Лаойш тяжело дышит. Его отец тоже был инженером вычислительных машин. И однажды давно еще… но не будем об этом, старая история. Тогда, тогдашний хозяин — формально народ — бросил… И это сделало Лайоша Адама недоверчивым. Он подступает к Бекеши. Бьет его. Вы врете, кричит он в лицо Бекеши. Врете!! Изо всех дыр прет. Адам вцепляется Бекеши в лацкан.

Хватит сказок!

Но этим равновесие устанавливается. Мэрилин Монро рывком отрывает одного мужчину от тела другого мужчины и, рывком повернув к себе, дает Адаму звонкую пощечину.

Ты хочешь погибнуть? А мы нет! У людей вырывается освободившийся крик. Жить… Мы хотим жить! Та-аварыш-шы! Ми будим жить, говорит Бекеши.

Лицо товарища Ивановапетровасидорова спокойно, ровно. Семимильными шагами он спешит на плоскую институтскую крышу, чтобы там действовать с еще большим эффектом. Идет он по хорошо протоптанным тропинкам знакомых коридоров, а за ним шлейф свиты: партийные и хозяйственные руководители, знакомая иерархия; сотрудники — подручный персонал, технический персонал, административный персонал, а также множество специалистов, — сняв шляпы, стоят по краям пути. В ответ на приветствие колышутся пелерины, мягкие широкие шляпы, несколько борсалино.

Они видят, ощущают ответственную силу. Марш работать, выкрикивает из свиты Петер Байттрок, чья старорежимность проявляется в такие минуты. Погоняет, как буржуй, ходит о нем молва. Двойная шеренга — позволим себе небольшое преувеличение, как назло, — затягивает песню.

(Устное предание)

Мы за партией идем,

Славя Родину делами,

И на всем пути большом

В каждом деле Берченьи с нами,

И никто и никогда не забудет имя Берченьи.

Действительно, там кружится орловский турман (с длинным, вытянутым, стройным телом и низкой посадкой). Более просвещенное ядро все-таки обращается вслед стремящейся исчезнуть за поворотом коридора руководящей верхушке.

Колдуй, баба,

Колдуй, дед,

Трое сбоку,

Ваших нет!

Товарищ Ивановпетровсидоров оборачивается. Шествие спотыкается. Из шеренги слышатся процеженные сквозь зубы ругательства… в рот!

Господеви поклонитеся

Во святем дворе его.

Спит юродивый на паперти,

На него глядит звезда.

И, крылом задетый ангельским,

Колокол заговорил.

Люди облегченно вздыхают и отступают в свои комнаты, по привычке высоко держа голову. Коридор перед процессией образует некую бухту, возникает площадка, или, скорее, внутренний двор. В темных углах пылится макулатура: несколько коробок из-под компьютеров (computer!), длиннющие деревянные палки, все в занозах, внутри них в это время сопит многочисленное семейство шиншилл. (Чуть) выше обращают на себя внимание воздушными, прекрасными пропорциями галереи. Несколько античных каменных ваз. Головокружительная лестница в одном месте треснула, и попавшая туда почва оказалась плодородной; ветвистый куст расщепляет худосочную геометрию. Общество, тяжело дыша, подходит к заржавевшему люку. Товарищ Брандхубер протискивается вперед и услужливо толкает железную пластину лбом, потом отходит в сторону и крошечным платком малинового цвета освобождает лоб от железной трухи. Подъем и близлежащую территорию украшает морозоустойчивый жасмин с ароматом клубники. Наверху в нос ударяет тяжелый, пряный воздух. Имре Томчани скромно стоит на краю плоской крыши. Он перегибается через великолепную густую изгородь из букса и видит, как 33-й трамвай подъезжает к остановке «Мост Элмункаш». Трубит рожок.