Немецкая разведка, по крайней мере на участке нашей дивизии, была очень дерзка. Был случай, когда немцы захватили в одной роте пулемет и еще взяли в плен десять солдат! Это случилось в 107‑м Троицком полку. С вечера немецкие разведчики были встречены огнем этой роты и, казалось (как потом мне рассказывал офицер 107‑го полка), были рассеяны… На самом же деле немцы не ушли, а притаились в ямах у самых окопов, и глубокой ночью, когда часовые этой роты, очевидно, задремали, они тихо проникли в пулеметный окоп, закололи схватившегося за револьвер полусонного офицера-прапорщика и четырех солдат и увели в плен десять человек вместе с пулеметом! Все это они проделали в такой тишине и с такой быстротой, что когда эта рота поднялась и открыла огонь, – они уже скрылись в ночной темноте. Скандал получился на всю дивизию! Последовали приказы о предании виновных полевому суду, но и сейчас же нам были присланы с тыла прожекторы и прибыли саперы с материалом для устройства перед окопами настоящих проволочных заграждений.

Между тем настал декабрь месяц, и морозы усиливались. Мы очень страдали в окопах от холода: походных печек нам не присылали; валенок и полушубков на всю роту не хватало. Чтобы согреться, некоторые роты с темнотой, когда прекращался огонь, вылезали с оружием из своих окопов, обеспечив себя высланной вперед разведкой, и заходили греться в хаты впереди окопов, где разводили огонь в плите, ужинали – вернее, обедали – и согревались… Но как только наша разведка впереди сталкивалась с немецкой и начиналась перестрелка, такие роты спешно возвращались в свои холодные окопы.

Благодаря печальному случаю в 107‑м полку, бдительность рот в передовых окопах усилилась! На проволочные заграждения стали вешать самодельные колокольчики, жестяные банки от консервов и т. п., чтобы они своим звуком, при прикосновении к проволоке, выдавали противника.

Наконец прислали нам долгожданные ручные гранаты, и наша разведка стала смелее ночью забираться в тыл немцев, где окопы не были непрерывными, атаковывать отдельные хаты с их караулами и резервами и даже приводить с собой пленных немцев.

Первым организатором этих смелых ночных набегов в нашей дивизии был 108‑го Саратовского полка подполковник Алекс. Никифорович Писчиков, впоследствии убитый в бою, уже в 1915 году.

Кроме «участка смерти», полки по очереди высылали на сутки один батальон на правый фланг нашего 3‑го корпуса для усиления участка, занятого 3‑й кавалерийской дивизией. Это был самый спокойный участок, окопы противника были далеко, и в вырытых здесь окопах даже разрешалось разводить огонь.

Иногда высшее командование меняло позиции между целыми дивизиями (на дивизию здесь приходилось в то время по фронту верст восемь-десять), и иногда, осторожно вылезая ночью из надоевших нам окопов, мы маневрировали, проходя в тылу иногда верст тридцать, для перехода на участок другой дивизии. Я опять садился на своего любимого Януса, который удивительно раздобрел от спокойной жизни и оброс темной, красивой шерстью. Все немецкие селения и усадьбы, где мы проходили, были совершенно пусты, а некоторые местами сожжены и разрушены артиллерийским огнем, и производили на меня грустное впечатление. Еще печальнее становилось на душе при виде брошенной мирной, уютной обстановки в некоторых домах. Вот – гостиная с красивой мебелью, цветами и пианино… Вот – Библия на столе и тут же высокое кожаное кресло, на столе забытые очки… Вот – детские книжки, игрушки и две пустые кроватки… Мирная, тихая жизнь прервана… Какое зло – война!

Во время этих маленьких походов наша полковая семья опять собиралась вместе… После долгой разлуки в окопах мы, офицеры, на этом походе могли во время привалов обмениваться разговорами, впечатлениями, новостями и т. д. На момент даже казалось, что это не война, а обыкновенные зимние маневры… Но вот, гудит над нами немецкий аэроплан; вот около него появляются красивые ватные облачки разрывов снарядов нашей артиллерии… Аэроплан, удирая от них, успевает сбросить над нами две-три бомбы… Опять убитые! Кровь на снегу – крики и стоны раненых! Да, несомненно – это жестокая война, а не мирные маневры!

Бой у Скроблиненской рощи. Рождество Христово в окопах. Встреча Нового года.

5 декабря наш полк попал в дивизионный резерв, расположенный верстах в пяти-шести от линии фронта. Сюда залетали только немецкие «чемоданы», и то редко. Более частыми гостями были аэропланы, с которых немцы сбрасывали бомбы.

В сумерках подъезжал сюда к нам наш обоз первого разряда с солдатскими и офицерской походными кухнями. Здесь солдаты получали горячий обед и ужин прямо из походных кухонь. На фронте же получали только обед и офицеры, и солдаты, когда совершенно стемнеет и прекратится огонь, и подносили в окопы пищу в баках и ведрах, всегда полуостывшую… Привезли офицерские походные чемоданы-кровати и кухню-буфет. В одном доме, при штабе полка, была устроена офицерская столовая, где мы первый раз сели все за стол… Уже мечтали после горячего обеда на ночь помыться, переменить белье и лечь в свои походные кровати, как наше «сибаритство» было прервано. Получен приказ начальника дивизии: полку утром выступить в направлении Даркемен и занять позицию южнее левого фланга нашего 3‑го корпуса в районе 20‑го корпуса, где ожидается атака и прорыв немцев и откуда сейчас чуть слышно доносилась канонада.

Командир полка приказал всем батальонным и ротным командирам собраться в штабе полка к шести часам вечера для получения подробной диспозиции для предстоящего наступления и боя, а до этого получить в хозяйственной части и раздать офицерам и солдатам письма из России.

Было четыре часа вечера, когда я и командир 15‑й роты штабс-капитан Л. И. Кириллов отправились отсюда (то есть из офицерской столовой при штабе полка) в хозяйственную часть, в деревню верстах в двух от штаба полка. Подходя к этой деревне по шоссе, мы заметили три сосны на холме у самой деревни, как ориентировочный пункт. В хозяйственной части получили свои и солдатские письма, сдали таковые же, написанные в окопах для отправления в Россию; кроме того, ввиду предстоящего боя, сдали казначею на хранение бывшие у нас на руках казенные деньги (авансы) и, узнав все тыловые новости от хозяйственных чинов, отправились обратно в штаб полка.

Была лунная ночь, морозило сильнее. Выходя из деревни, мы отыскали своим взором три сосны – как нам показалось, те самые три сосны, что замечены были нами при входе в деревню… Увлеченные разговором, оживленно делясь между собой полученными в письмах из дому новостями, мы быстро подвигались – как нам казалось – к штабу полка… Но вот, я первый удивился, что мы прошли по времени уже не две, а добрых четыре версты, а деревни, где был штаб полка, – не видно. Совершенно незнакомая местность!.. Штабс-капитан Кириллов обратил мое внимание на три сосны, далеко видневшиеся в другой стороне, чем откуда мы пришли. «Ведь вот где наш ориентировочный пункт, – согласился и я. – Идем к этим соснам, Леонид Иванович, чтобы не заблудиться»… И мы пошли. И пошли опять в противоположную сторону от места штаба полка… потому что это были, как мы потом сообразили, совершенно другие три сосны, но тоже на холме и при шоссе!..