Слышно было и вправо, и влево, по сильной артиллерийской канонаде и ружейной трескотне, что бой разгорается. Немецкие батареи не умолкали, наши же стреляли очень редко.

Наконец короткий зимний день превратился в сумерки. Мы так и не дождались продвижения вперед на нашу линию других рот полка! Когда немного стих огонь, мы получили приказание командира полка «обеим ротам с пулеметами ночью скрытно отойти на старую позицию у Скроблиненской рощи», что мы и исполнили, приведя с собой всех наших раненых и уничтожив за собой мос тик-переправу через реку Виек.

Потери моей роты, сравнительно с другими ротами, были небольшие. Я с удовольствием вспоминал, что мне удалось вовремя остановить обходное движение немцев по лощине; наконец, я сам уцелел в этом бою прямо чудом! За все это я в душе благодарил Бога. Видно, Царица Небесная вняла моей (накануне боя) молитве!

Потом я узнал, что и в этом бою опять превышающий нас раз в пять-шесть огонь немецкой артиллерии не дал успешно развиться операции, и Гросс-Гирен остался в руках немцев.

Подошло Рождество Христово. Нудная окопная войне продолжалась. Называю «нудная» не только потому, что изводили нас «чемоданы» и другие немецкие «гостинцы», портившие нам нервы, но и что все мы страдали от недостатка сна и от ночных тревог. Спать спокойно могли только с рассветом, когда уже не ждали неожиданного наступления немцев или вылазки их разведки.

Нудной была здесь окопная война еще и потому, что у нас почти не было здесь смены (то есть резервов); не было возможности офицерам и солдатам не только помыться, но и даже вовремя переменить белье. Насекомые уже мучили нас, особенно солдат, а главное – все мы страдали от холода и грязи: печей у нас не было.

Все мы мечтали о том, когда, наконец, и наш полк попадет в корпусной резерв, где можно будет и помыться, и выспаться.

Пока об этом мечтали, у меня в роте нашелся один расторопный ефрейтор (ефрейторскую лычку получивший за удачную разведку), по своей довоенной профессии – печник. Он через фельдфебеля просил моего разрешения устроить баню в одной немецкой усадьбе, расположенной почти на линии наших окопов, но в лощинке, укрытой от взоров противника. Там оказался водопровод и склад кирпичей для устройства очага. Хотя случайные снаряды и могли попасть в этот дом, но я так обрадовался возможности и роте, и самому помыться, что дал свое разрешение. И вот через два дня баня была готова.

В уютной комнате – бывшей столовой – ефрейтор пристроил к камину очаг для согревания воды в большом котле и в углу устроил «каменку» из булыжников для «поддавания» пару, а полки «кутника» для парения изображал опрокинутый ясеневый буфет, на котором можно было даже лежать! Получилась русская баня на немецкой земле!

Как чудесно мы со штабс-капитаном Л. И. Кирилловым (командир 15‑й роты) в этой бане помылись! Как мы смеялись с ним, лежа на опрокинутом буфете-«кутнике»: что будет, если влетит сюда «чемодан»? Куда мы, голые, побежим?! А сам строитель бани в это время «поддавал» нам пару на каменку! Никогда в жизни не мылся я с таким наслаждением, как в этой баньке, почти на самой линии окопов.

Вслед за нами – по одному, по два перемылись почти все офицеры ближайших участков, вся моя рота и даже некоторые офицеры соседнего, 105‑го Оренбургского полка. Топили баню по ночам, а мылись рано утром и рано вечером, когда совершенно стихал огонь. Вообще, эта баня была так кстати перед праздником Рождества Христова и оживила однообразие нашей окопной жизни.

Ни немцы, ни мы не предпринимали ничего решительного. Мы знали по телеграммам Верховного главнокомандующего, что сейчас идут сильные бои на Галицийском фронте и во Франции, куда немцы направили главные свои силы, оставив против нас только сильную артиллерию. Вот почему и у нас постепенно сняли отсюда столько частей, и участки для полков еще более удлинились по фронту.

В это время из России прислали рождественские подарки для полка. Как раз в канун Рождества Христова я распределял полученные подарки для своей роты между взводами. Подарки были очень ценные, потому что это были, преимущественно, теплые вещи для солдат, крайне необходимые в холодных окопах: шерстяное белье, вязаные куртки, фуфайки, теплые чулки и перчатки и тому подобные вещи, большею частью домашней ручной работы; прислано было много и табаку, трубок и кисетов, и разных сластей… Среди подарков вложены были трогательные по своей простоте, ласково-милые письма тех матерей, жен, сестер и невест наших воинов, которые прислали эти подарки – их собственная ручная работа!

Ведь каждое такое рукоделие обвеяно было там, на родине, думами, мечтами, а быть может, и слезами о своем близком и милом воине!

Таким образом поддерживалась связь армии с населением, и это особенно дорого было почувствовать в день Рождества Христова – праздника мира… в обстановке войны!

Солдаты «по секрету» рассказывали, что будто немцы накануне своего Рождества Христова (по новому стилю) просили (написав на выставленном где-то в нейтральной полосе плакате), чтобы мы, накануне и в день Р. X. не стреляли, обещая во время нашего праздника тоже не стрелять. В эти часы утром и вечером у нас и так редко открывался огонь, а в день Р. X. по новому стилю, действительно, почему-то целый день стрельбы не было.

Наступил Святой вечер Сочельника. Завтра наше Рождество Христово. На темном небе зажглась первая рождественская звездочка, за ней – другая, третья… много ярких звезд! Я смотрел на них из своего окопа и переносился мыслью туда, на восток, к своей семье, к России, где сейчас люди молятся в храмах, встречая Великий Праздник мира, потом собираются около рождественской елки… Посмотрел я на запад, к немцам… там было тихо и темно; только изредка вспыхивала голубым светом летящая вверх ракетка немецкого часового, озаряя окрестность, и после каждой такой вспышки мрак становился еще темнее…

Мысль моя и взор обратились опять сюда, к своим окопам, к моим любимым солдатам. Я по ходу сообщения пошел в их окопы, за мной несли рождественские подарки. Придя в окоп, я обошел все взводы и, чтобы люди почувствовали наступивший праздник Рождества Христова, приказал всем взводам стать на молитву и пропеть «Рождество Твое, Христе Боже наш!»

В тихом морозном воздухе, среди немецких полей, где обычно раздавались только выстрелы или стоны и крики раненых, зазвучал Святой Гимн Родившемуся Христу! Взоры наши были обращены к Небу, усыпанному яркими звездами… Русские молились, немцы молчали, вероятно, сильно удивляясь этому пению!

Потом я поздравил взводы с Праздником и роздал подарки из России. Я видел прямо детскую радость, написанную на лицах солдат, от этих подарков. Они почувствовали своей душой, что их там, дома, не забыли и любят…

Ночью, не особенно доверяя обещанию немцев, я выслал к ним усиленную разведку, но ночь прошла спокойно.

Утром 25 декабря я получил от своих взводных командиров письменное поздравление с Праздником Р. X. и пожелания всякого добра в таких теплых и сердечных выражениях, что я был тронут до глубины души… Я почерпнул много энергии и бодрости от этих простых, безыскусственных строк и лишний раз убедился, какая чуткая и нежная душа у русского солдата!