– Доктор? Что-нибудь случилось?

– Прошу прощения за столь раннее вторжение, княжна. Но мне срочно нужна ваша помощь: наш майор пропал, – вздохнул он. – А единственный свидетель может объясниться со мной лишь пантомимой…

Тут только за спиной у Пустилье показался сын Марфуши – Петька.

По словам Петьки, как барин полез в одной рубахе ввечеру в лесное озерцо, так головой туда и бултыхнулся. Этот момент Петруша пропустил, ибо ушел за куст по естественной надобности. Зато, прибежав на всплеск, увидел, как француза из озерца выловил другой барин со своим человеком.

– Да что ж за барин? – пыталась добиться от мальчишки толку Дуня. – И ради всего святого, доктор, почему майор решил понырять в столь странный час и в столь странном месте?

Ответы пришли от обоих собеседников на двух языках. Пустилье с унылой лаконичностью произнес:

– За песком, мадемуазель.

А Петруша, распахнув глаза, божился святой пятницей, что чужого барина не разглядел, но тот был с ружьем – значит, вроде как на охоту вышел.

Дуня мало что понимала в охоте, но выбор времени показался ей странен. К тому же, сказала она себе, в военную пору любой может передвигаться с ружьем.

– А что за озеро? – спросила она у Петруши и, узнав, что озеро безымянное, но находится в лесах за привольевскими, повернулась к Пустилье: – У нас и правда есть сосед, Дмитриев. Разделяют два имения те самые леса. Живет бирюком, помешан на охоте. Но за какой надобностью ему майор?

– Понятия не имею. Но намерен выслать отряд, чтобы это выяснить.

– Постойте, – вздохнула княжна. – Я отправлюсь с вами, – Авдотья вздохнула еще раз, – в качестве, м-м-м, нейтральной стороны. Я знаю старика. Он большой сумасброд, но беззлобен. – Пустилье посмотрел на нее с сомнением. – Прошу вас, дайте мне время одеться.

И кликнула Настасью.

* * *

Дорога в объезд дмитриевских чащоб шла через поля, и Дуня с высоты своей двуколки не без удовольствия оглядывала нежившиеся под утренним золоченым светом нивы. Еще немного – и все они покроются народом. В высокой густой ржи мелькнет на выжатой полосе согнутая спина в белой рубахе или синий сарафан – там, где мать склонилась над люлькой. Дуня вздохнула: успеют ли они в этом году снять урожай? До урожая ли им будет? Видно, и Пустилье задумался о чем-то подобном, ибо вид имел весьма меланхоличный. С десяток солдат пылили дорогу позади них.

– Если позволите, – заметила Дуня, когда они уже подъезжали к дмитриевскому дому, – оставим ваших людей за воротами. Виновен ли Дмитриев, неизвестно, а страху на него с дворовыми наведем.

Пустилье кивнул и прокричал команду солдатам.

Двуколка въехала на обширный двор, по обе стороны от барского дома уставленный множеством служб: конюшнями, ледниками, амбарами. Все здесь казалось в странном запустении. Сам дом, выстроенный на старом каменном фундаменте, был деревянным, оштукатуренным только снутри. Дуня помнила это поместье хуже, чем остальные соседские, – у холостяка Дмитриева не имелось ни детей возраста Липецких, ни племянников, способных составить хорошую партию.

Несмотря на не слишком ранний час, из людей во дворе оказалась одна девка в затрапезе. Заметив Дунин экипаж, она стремглав бросилась в дом. А еще через несколько минут на пороге появился заспанный лакей, который на просьбу увидеть Аристарха Никитича дыхнул на Дуню перегаром и ответствовал, что барин изволит чай пить. Просит обождать. И зло зыркнул на сидевшего рядом с Авдотьей доктора.

Недоуменно нахмурившись – ведь хозяин уж несомненно признал, выглянув из окон, барышню Липецкую, а к чаю не пригласил, – Дуня заметила в доме странность: в некоторых окнах занавесей не было вовсе, сквозь голые проемы виднелись голые же стены. Ни привычных взгляду зеркал, ни портретов… Но тут на крыльцо, чуть покачиваясь, вышел сам хозяин, и Дуня ужаснулась происшедшей в нем перемене. Аристарх Никитич и раньше являл миру не слишком привлекательную картину: лицо с полными щеками оплывало книзу, в сторону рыхлого туловища с косым брюхом, кое, в свою очередь, держалось на весьма жидких ногах. Зато небольшие глаза выражали трогательную, почти детскую беспомощность и тем мгновенно подкупали присутствующих.

Нынче же сосед испугал Авдотью не на шутку: набухшие веки нависали над налитыми кровью глазами, тощие кривоватые ноги заметно дрожали, отчего подрагивал и внушительный живот, и всклокоченная борода в хлебных крошках. Сюртук Дмитриева был расстегнут, обнажая не первой свежести жилет. Запятнанный галстух был явно повязан впопыхах.

Сходя с двуколки, Дуня оперлась на руку Пустилье, ибо хозяин дома вовсе не торопился помочь гостье. Продолжая опасно крениться то в одну, то в другую сторону, Дмитриев все же сумел осторожно спуститься по ступеням во двор и с трудом согнулся над рукой Авдотьи с влажным горячим поцелуем.

– Княжна, сердечно рад. Какими судьбами? И в столь ранний час… – На Дуню пахнуло давно не мытым телом, и она с трудом удержалась, чтоб не поморщиться.

– Аристарх Никитич, – ответила она по-русски, указывая на Пустилье, – это военный врач, месье Пустилье. Он спас моего брата. – И добавила от смущения: – Прошу любить и жаловать.

Нетрезво перекатываясь с носка на пятку, Дмитриев уставился на француза, ответившего на представление легким поклоном.

– Французишка? Нет, княжна. Ни любить, ни жаловать не просите. Подлое племя. – Он сжал полные губы в горькой гримасе. – Впрочем, извольте сами видеть.

И едва они сделали первый шаг в направлении дома, хозяин резко развернулся к Пустилье, отчего физиономия его еще более побагровела.

– Без вас, голубчик, – и добавил, чтобы быть уж точно понятым: – Sans vous, mon cher. Sans vous[29].

Дуня извиняюще взглянула на врача и кивнула: подождите меня здесь, и Пустилье отступил к двуколке, сохраняя самое надменное выражение лица. Дуня меж тем прошла за хозяином в дом.

Дом с некрашеным дощатым полом был меблирован без лоску самыми простыми диванами из жесткого конского волоса да столами и стульями работы крепостных столяров. Однако ж усадьба была по-своему уютна прелестью любовно обставленного для полного удобства холостяцкого жилья. Нынче же на месте ковров зияли прямоугольники невыцветшей краски. В гостиной на стенах не оказалось ни единой картины. В столовой – ни часов с боем, ни горки с фарфором. Пустота завораживала – особенно при снятых с окон гардинах. Дом Дмитриева будто стал просторнее, но более ему не принадлежал.

– Что… что произошло? – прошептала Авдотья, присев на один из немногих оставшихся предметов – обитый золотистым шелком стул.

– А вы не знали? – Хозяин дома повернулся к ней со странной блуждающей улыбкой. – Они появились неделю назад. Хорваты. Великая Армия, думали мы, а на самом деле вандалы, богомерзкая саранча! Если бы только они разорили мой дом и вытоптали мои поля себе на потеху, княжна, я бы лишь посетовал на превратности войны, но они…