— Не надо. Уйди, — сказала я и дотронулась до руки служанки. — Прошу.

— Я буду за дверью, арта. Если что.

Поклонившись мне одной, Кхира, всё ещё с сердитым выражением лица, вышла в коридор.

— И кто же отец твоего ребёнка? — спросила я, стоило двери закрыться.

Уна колебалась, она бледнела, губы девушки то приоткрывались, словно слово было готово вырваться в мир, то снова сжимались в линию.

— Какая тебе разница? — буркнула она наконец. — Я неуверена, что тяжела, но признаки есть.

Мне хотелось подойти и хорошенько встряхнуть лгунью, чтобы та перестала выкручиваться и играла по правилам. Пусть сиды сделают выбор или заберут нас обеих, но вот так сходить с пути — это подло и недостойно высопоставленной особы.

Впрочем, Уна сражалась за жизнь и имела свои взгляды на благородство. Разве оно кого согреет в подземных чертогах? Может, лучше быть подлой, но живой и невредимой, чем благородно пожертвовать всем, что дорого?

— Тебя отведут к Старейшине Эвелин, — произнесла я, успокоившись и разжав кулаки. — А та позовёт кудесников. Это не займёт много времени. Мы вполне успеем доехать до наступления Мабона.

Уна насуплено молчала, и мне вдруг захотелось сдаться. Пусть забирают меня, раз таково повеление Духов, только бы прекратить это бесконечное ожидание!

Я вышла в коридор, почти не помня, как это сделала, и что ответила соперница. Все вокруг настолько верили, что быть отправленной к сидам — мой долг, что я сама начала так думать.

Нет, я ещё сопротивлялась, и представься мне возможность, ухвачусь за неё, чтобы избежать горькой доли, но как-то не верилось в хороший исход. Духи давно отвернулись от нашего рода, родные ясени, и те шептали о том, что такова судьба, так почему я верю, что могу что-либо изменить?

Остаток времени до того, как нас позвали к Старейшине Эвелин из рода Шайла, я провела на Главной площади, разумно ожидая, что мелиады не станут проводить ритуал Очищения втайне от остальных, чтобы потом их не объявил в сговоре с Уной. И я не ошиблась.

Вскоре к площади стал подтягиваться народ, одетый по случаю ритуала в одежду красных цветов. Мелиады редко используют такие оттенки, предпочитая нейтральный белый, голубой или светло-зелёный, но сегодня был особый случай, и он требовал цветов, угодных фейри. Так обычно одеваются блуждающий народ, выбравший одинокую судьбу Сказителя или Путника.

Я стояла вместе с Кхирой и служанками Уны чуть поодаль, но с нашего места всё было прекрасно видно. Лишь по большим праздникам на площади воздвигались скамьи, но не сейчас, должно быть, мелиады дубовой рощи надеялись быстро завершить ритуал.

На помосте из деревянных брусьев появилась Эвелин, ведя за руку Уну. На дочери мачехи был всё тот же дорожный наряд, а Старейшина выглядела так же, как и накануне, когда мы виделись на исходе дня.

— Прошу Духов внять нашей просьбе и не отказать в ответе, как не отказываем мы в обильных жатвах, когда приходит их время, — нараспев произнесла Эвелин. Её белоснежные волосы тихонько колыхались за спиной на невидимом ветру, будто жили своей жизнью.

Молодая дева с золотистыми волосами и смуглой, почти коричневой кожей, поднялась на помост. Поклонилась Старейшине и подала завёрнутый в серую ткань кинжал. Другая прислужница, более низкого ранга, если судить по украшениям на запястьях, поднесла кувшин и поставила сосуд на пол.

Я не раз видела ритуал Очищения, будучи наследницей престола. Он не нёс ничего опасного, а был лишь способом узнать правду, сокрытую до поры до времени от глаз несведущих. Кровь, пролитая в заговорённую воду из источника, бьющего рядом с чащей, меняет оттенок, если её носитель лжёт или считает, что говорит правду, но пребывает в иллюзии.

— А если так? — прошептала Кхира. — Может, и вам последовать её примеру? Помните сказание о той человеческой душе, что смогла понести от фейри? Ищейки рассказывали.

— Если это правда, то Жиннивер не примет дочь обратно. Так велят наши обычаи, она понесла во время странствия, значит, должна уйти на новое место, — покачала я головой. — Она ведь королевская дочь.

Вряд ли Уна этого не знала, значит, просто решила затянуть время. Уже вовсю рассвело, деревья проснулись, и мелиады должны заняться каждодневным трудом, обеспечивающим не только собственное выживание, но и поддерживание жизни Главного Дуба, в котором скрыта душа рощи. Им сейчас будет не до проводов, значит, мы либо выедем на закате, либо завтра с утра.

Шанс не поспеть вовремя ничтожен, но если вспомнить обо всех задержках в пути, отклонении от заданного курса и Главного тракта, то он становился всё реальнее. Впрочем, я была уверена, что Арлен предусмотрел и это.

В руках подоспевшего на помост кудесника, старца с величавой осанкой, но чья голова почти лишилась естественных волос, блеснуло лезвие серебряного кинжала. Он взмахнул им так, будто хотел перерезать Уне горло, но потом замедлился.

— Близится время сумерек, — произнёс он. — И в этот день нам как никогда важен свет правды.

Уна вытянула руки, подставив запястье под лезвие кинжала и зажмурилась. Многие в толпе в этот миг прикрыли глаза, чтобы скорее забыть о том, насколько порой болезненно рождение правды. И пусть ритуальные шрамы зарастают скорее, чем придёт новый день, всё же даже чувствующего себя правым иногда посещают сомнения, не грезит ли он, принимая желаемое за действительное.

Я не отводила глаз от лица Уны. Она держалась вполне достойно той роли, какой для неё видела её мать. И пусть бледная, но будущая королева Авелина выстояла, набрав в полную грудь воздуха.

— Ради Старца и Старицы, что сейчас бродят по миру, яви нам правду, — закончила за кудесника, присевшего на корточки и всматривающегося в воду в кувшине, старейшина Эвелин.

Наступила тишина. Народ замер и весь обратился в слух. Даже я почувствовала волнение. Хотя до этого и была уверена, что Уна лжёт.

— Всё правда, — тихо произнесла Старейшина, и я в удивлении подняла на неё глаза.

***

Я молча повернулась и чуть было не наткнулась на широкую грудь старшего Ищейки. Дав знак Кхире не следовать за мной, я пошла через расступающуюся молчаливую толпу. Кто-то бросил мне под ноги платок, потом прилетел ещё один, и вскоре мой путь был устлан ими, как в то утро, в которое я покинула родные земли. Только тогда мне бросали под ноги белоснежные цветы.

Я не оглядывалась. На Мабон принято подводить итоги, а мне не хотелось признавать, что за спиной я навсегда оставила дом. Да что дом! Надежду когда-то увидеть отца, ведь когда я спущусь в подземные чертоги, никто меня там не станет искать. Не посмеет даже самый отчаянный безумец.

— Меви, подожди! — окрикнул меня Арлен, когда я выбралась на тропу, ведущую к уединённому месту, где можно присесть на поваленной коряге, чувствуя её тепло, и подумать, как быть дальше.

Я чувствовала себя хуже некуда, но всё же была полна решимости сражаться до конца. Вот только желания беседовать с Ищейкой, ведущей меня на погибель, не было.