Сергей Иванович посмотрел на Люту, потом на меня и произнес:

– Люта, девочка, тебе надо вернуться к Авдею.

Похоже, эта фраза далась ему нелегко, потому что после нее Сергей Иванович сразу же налил себе стопку, однако же пить не стал, просто поставил ее на стол. Твердо, как точку.

Я посмотрел на девушку и с ужасом увидел, как она становится полупрозрачной. Честное слово, не вру! Это потом я узнал, что эльфийки так краснеют, а в тот момент я подумал, что она просто растворяется. Исчезает. Правильно в общем-то подумал.

– Может быть, не надо? – по-прежнему тихо отозвалась Люта. Словно осенний ледок хрустнул.

– Что значит «не надо»? – вскинулся шеф. – Возвращаться к свободным эльфам ты, видите ли, не желаешь, в аймы к порядочному человеку идти отказалась, изгнать из себя этого поганца Авдея и свою соперницу по несчастью – тоже. Что же ты, так навеки и останешься одна-одинешенька? Я, между прочим, обещал твоему отцу…

– К свободным эльфам вернуться нельзя, – тихо прозвенела Люта. – А к этому самовлюбленному пикоку[8]… Пусть меня осень выпьет, если я к нему пойду! Надо же, в младшие аймы меня сватал, старый павиан!

– Он, между прочим, заслуженный бард! – запальчиво сказал шеф. – Кроме того, это я его просил! Пусть он никогда не мог как полагается сыграть дорогу, зато у него скопился богатый опыт руководства.

– Ах вот как! – воскликнула девушка, и я почувствовал, что где-то высоко в горах жутко и почти неслышно сорвалась снежная лавина и понеслась вниз. Прямо на нас.

Однако не рухнула. Зависла сверкающей грозной стеной, брызжущей снежными радугами, да так и осталась, словно не до конца опущенный занавес. Люта поднялась, чтобы уйти, но шеф удержал ее.

«Не люблю семейных сцен, а также малосемейных, многосемейных и междусемейных, – подумал я. – Черт бы с ним, с этим заданием».

Я уже понял, что дело не в задании и не во мне, даже не в этом чертовом Авдее, которого я уже всей душой и совершенно бескорыстно ненавидел. Дело в Люте и не только в ней. Шеф почему-то изо всех сил старался воссоединить айму с ее бардом, которого, очевидно, недолюбливал.

А может быть, хитроумный старый герой таким образом хотел, так сказать, познакомить Люту со мной, все-таки я происходил, что называется, «из хорошей семьи». Пусть я и растяпа, но при таких родственных связях растяпистость не очень большая помеха. И не такие олухи в люди выбивались. Тут я вспомнил барда Наума-Александера, который, достигнув высокой должности, тем не менее так и не смог по-настоящему сыграть дорогу, и мне стало тоскливо.

– Хорошо, – сказала Люта. – Я согласна.

И, обращаясь уже ко мне, в первый раз, между прочим, за время наших посиделок:

– Вас, кажется, зовут Костя? Ну что же, идемте. Прощайте, дядя Сережа.

– Ты меня скоро в гроб загонишь, – пробурчал шеф, облегченно вздыхая. – Ну, на посошок!

Лавина, ослепительно смеясь, обрушилась наконец в горное озеро, подняв мириады сверкающих ледяных брызг.

Выходя из кабинета, я подумал, что так и не спросил, что же сталось со второй аймой непутевого барда Авдея. Люту спрашивать было об этом нельзя, это я даже при всей своей нечуткости понимал очень хорошо.

И все же мне показалось, что зима чуть-чуть отступила, что вода в речке посветлела, а рука Люты, которую я, кажется, все-таки поцеловал перед дорогой, стала теплой.

Я вырвал сердце из ребер твоих,

Я бросил тебя в петли огня,

Я душу твою натрое разорвал,

А ты рыцарем вздумал сделать меня…

Редьярд Киплинг. Баллада о Верном Томасе

Вечерело. Кончался ветреный и непостоянный апрельский денек, легкий морозец уже прихватывал лужи, и они хрустели под ногами, как разрываемые сигаретные бандерольки. Рыночный люд заканчивал работу, споро сворачивал переносные столики-прилавки и отбывал восвояси. Грузчики поволокли картонные коробки с нераспроданным товаром в склады и подсобки. Покупателей уже почти не осталось, пора было собираться и нам. Костя куда-то пропал вместе с братками. О том, что с ним могло случиться, не хотелось и думать.

– Пойдем, Люта, – сказал я, застегивая портфель и укутывая гитару. – Пойдем получать, как ее, эту… индульгенцию. Или, может быть, все-таки сыграем дорогу домой?

Она помотала головой и поплотнее запахнула дешевенькую синтетическую курточку, купленную мной здесь же, на рынке. Кое-что мы все-таки заработали, народ в городке оказался нежадный, да и рекламу какую-никакую нам сделали. Братва и богун постарались.

– Ну, тогда пойдем искать этот «Ниссан», у братвы там что-то вроде райотдела, насколько я понял. Офис, типа. Может быть, заодно и Костю выручим.

По правде говоря, я сомневался в том, что нашего друга удастся так вот запросто выручить. Судя по всему, герой нам попался неопытный, а может быть, просто некачественный. Надо же, вот так компания! Некачественный герой, непопулярный бард и неразговорчивая эльфийка. Правда, насчет собственной непопулярности я слегка поскромничал: в портфеле скопилось порядочно денег – и бумажных, и монеток, – я их даже не считал. Терпеть не могу считать деньги – просто сгреб в кучу и запихнул в боковое отделение портфеля – все равно ведь отберут. Так что популярный… Хотя и самозванец. Почему-то в присутствии Люты я все время чувствовал себя самозванцем.

– Ну что, тронулись? – не ожидая ответа, спросил я. Она снова кивнула, и мы отправились искать этот самый «Ниссан». А куда, скажите, нам было еще деваться?

Весенние лужи подмерзли к вечеру и хрустели под ногами, как новенькие купюры с радужными голограммами бензина и солярки. Отчетливо пахло весной, а стало быть, надеждой, и каждый вдох отдавался в солнечном сплетении сладкой немотой.

«Ниссан» нашелся, к моему удивлению, почти сразу, за ближайшим поворотом. Это оказалось довольно приличное кафе, в котором даже не курили, о чем сообщала соответствующая надпись на стене. В кафе было тепло и чисто, из кухни вкусно пахло чем-то жареным.

Над стойкой висела большая картина маслом с изображением тяжелого черного джипа на фоне какой-то деревенской околицы. Из приоткрытой двери автомобиля высовывался мощный бритоголовый браток с пачкой купюр в одной руке и какой-то железкой на цепи в другой. Железяка здорово смахивала на паникадило, а сам браток – на батюшку в отпуске. Видимо, это и был наш знакомец Гинча на заре своей профессиональной карьеры. Сам Гинча это и подтвердил, приглашающе махнув рукой из-за углового столика, гордо спросив при этом:

– Правда здорово нарисовано? Это я в молодости!

К моему удивлению, за тем же столиком обнаружился наш незадачливый герой Костя, помятый, но не очень. Раскрасневшаяся физиономия Гинчи тоже носила следы состоявшихся дипломатических переговоров. Видимо, герою Косте все же удалось доказать свою крутость, потому что никакого неудовольствия на его лице не наблюдалось. Особых повреждений тоже.