скривилась, подавляя плач. — Я спешилась. Остальные разбрелись по сторонам, делая вид, что их это не касается. На обочине дороге валялся камень с острыми краями. «Тяжелый» — еще подумала я. Подошла к нему и подобрала. Затем приблизилась к Сурими. Атан этого даже не заметил — так был увлечен. Я просто бросила камень рядом с ней и пошла назад, к лошади. А Сурими, — Рубин судорожно втянула воздух, — схватила его и наотмашь ударила Атана по голове. Твой брат только и смог, что захрипеть. Рухнул на Сурими и перестал дышать. Поднялась паника. Воины бросились к нему. Все ругались и кричали. Никто не знал, что делать. На Сурими быстро надели кандалы. И пока искали, во что завернуть тело Атана, один из воинов пырнул ее клинком. Она не сразу умерла. Мучилась несколько минут у меня на руках... — Рубин поджала губы, силясь продолжить рассказ. — Вокруг снова поднялся крик. Кто-то клял воина, который убил фрейлину, кто-то пытался успокоить слуг, которые стали проклинать меня. Никто не заметил, что наступили сумерки. А следом за ними нагрянул и туман, — Рубин виновато опустила глаза. — Я ни разу не пожалела о том, что взяла в руки камень. Но я жалею, что мне не хватило смелости нанести удар самой. Сурими была моей единственной подругой. Единственной, кто знал обо мне все. Нанеси тот удар я, фрейлина осталась бы жива…

— Нанеси тот удар ты, — Ордерион продолжал поглаживать ее запястья, — вас с Сурими доставили бы в Белый замок, и казнь привел бы в исполнение мой отец. Это лучший вариант. А худший: вас обоих убили бы в том же лесу. Не кори себя за то, чего не совершала. Ты принесла Сурими камень и позволила фрейлине самой сделать выбор. А во всем, что случилось, виноват мой брат. И я не прошу его простить. О нет, — покачал головой Ордерион. — Атан понес наказание. Точка.

Ордерион обнял Рубин, позволяя рыдать на своем плече. Он не лукавил, когда говорил о заслуженном наказании. Насилие над слабой женщиной на глазах у собственной жены… В какое животное превратила белая пыль его брата? И кто виноват в том, что Атан таким стал?

Рубин начала успокаиваться, а Ордерион продолжал гладить ее волосы.

— Во время выброса маны я убил очень многих людей, — прошептал Ордерион. — Не тех, кто был в чем-то виноват, а невинных. Я не рассказывал тебе об этом, потому что до сих пор испытываю вину и стыд за то, что произошло. Когда мне исполнилось десять лет, Верховный повелитель силы взялся лично меня обучать мастерству управления маной. Отец отправлял меня в Небесный замок четыре раза в год на один месяц, где я постигал науки и тренировал навыки. Мне нравились те занятия. Было интересно овладевать силой, бушующей на кончиках пальцев по велению собственной воли. А потом я узнал, что существуют целители, ману которых используют для оздоровления и сохранения молодости. И эти целители погибают, когда другие повелители выкачивают из них все до последней капли. Но поразило не это, — Ордерион отстранился и заглянул в заплаканное лицо Рубин, — а то, с какой обыденностью и легкостью Верховный рассказывал мне о сборе маны для юни. Не только целебной, а обо всей мане в нашем мире. И о смертниках, имена которых на юни не пишут. То, что для меня казалось ужасным и несправедливым, страшным и чудовищным, для него было чем-то само собой разумеющимся. Прошло два года. Отец стал отправлять меня в Небесный замок чаще. «Из тебя выйдет превосходный гонец смерти» — повторяли мне все вокруг, даже не догадываясь, что эта участь мне претит. Гонцы смерти — самые сильные среди повелителей. Самые одаренные. Мой отец один из них, как и Верховный повелитель силы. На данный момент мне известно всего о двадцати гонцах смерти. Они служат ордену Повелителей и следят за соблюдением наших законов. Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я решил, что достаточно силен для того, чтобы начать самостоятельно заряжать юни. Вооружившись редкой книгой, я заперся в своей комнате в Небесном замке и начал «творить», — он отстранился от Рубин и неодобрительно покачал головой. — Я хотел из обычного камня создать юни света. Как пульсар, только не обжигающий, а заменяющий масляные лампы. Ну и сотворил это, — Ордерион предъявил каменную руку.

— Боги, — упавшим голосом произнесла Рубин.

— Когда понял, что не могу вернуть руку в прежнее состояние, занервничал. Стал искать в книге способы изменения действия маны. А когда не нашел — разозлился на себя за беспомощность. Пришлось идти на поклон к Верховному и признаваться, что стащил книгу из библиотеки и проводил незаконные эксперименты в своей комнате. Наказание меня не волновало: я хотел вернуть руку. Но Верховный знал, что наказать меня нужно, и сделал это по-своему. Он привел меня в зал спящих. Там заботливые волхвы ухаживали за теми, чьи силы использовались для создания разных юни. Всего тридцать два повелителя силы и десять волхвов, — Ордерион тяжело вздохнул. — Среди спящих там находилась и одна целительница. Дева, лет шестнадцати, зальтийка с темной кожей и вьющимися волосами. Верховный подвел меня именно к ней. «Ты наделил живое свойствами камня, и я даже не уверен, что нам хватит всех ее сил, чтобы обратить эти изменения вспять», — сказал он и протянул руку к зальтийке. Дева завопила так громко, будто и вовсе не спала, пока Верховный черпал из нее ману, заряжая камень и превращая его в исцеляющую юни. — «Нет — закричал я. — Ненужно. Я останусь с такой рукой». — «Научись с благодарностью принимать помощь тех, кто создан для того, чтобы служить», — ответил Верховный и продолжил убивать деву. А я понял, что не могу на это смотреть. Вот тогда у меня и случился выброс маны. Гнев на Верховного, беспомощность перед законами ордена, злоба на себя за собственную глупость вылились в мощнейший выброс света, накрывший всех вокруг. Верховный успел локализовать этот выброс и пострадал сам, получив ожоги всего тела. А тридцать два спящих повелителя и десять волхвов обратились в пыль.

— Боги, — прошептала Рубин и прижала ладони к лицу Ордериона.

— После выброса я утратил сознание и рухнул рядом с Верховным, — продолжил рассказывать Ордерион. — Пришел в себя, когда зал уже заполонили повелители из ордена. Они оказывали помощь Верховному, а напротив меня