— Тебе точно можно. Собственно, всем можно. Только желательно побыстрее возвращаться. Значит, купишь молока, соды и меда баночку. В аптеке чего-нибудь от ангины.

— У, так у лохматой горло болит? А я сразу не допер. Думаю, чего она хрипит, как дизель-доходяга? Я счас мигом сгоняю.

— Отнеси ей сразу. Пусть лечится. Нам больные не нужны. Вот деньги возьми.

— Это еще зачем? — Генка даже обиделся. — У меня есть.

Генка вернулся через полчаса. Андрей слышал, как он прошел по коридору, поскребся в радиоузел. Буквально через минуту по линолеуму застучали другие шаги. В кабинет влетела Мариэтта, уже без бантиков, зато злее бабы-яги:

— Это еще что за чмута, гражданин начальник?! Мне до губы такая забота. Не нуждаюсь.

— Не рычи. Ничего страшного. Попьешь молоко с таблетками, сама в магазин сходишь, соку нам купишь.

— Знаю я ваш сок с молоком. Не аскай, дяденька начальник. Отсасывать не буду. Ненавижу такие штучки.

Андрей поднялся из кресла, с трудом удержался, чтобы не сгрести дурищу за кружевное жабо:

— Заглохни, сопля. Тоже вафлерша нашлась. Буду я в твою зубастую пасть совать, как же. Мне еще гнойных миндалин на конце не хватало. Вали отсюда, и без вызова больше не вваливайся. Здесь штаб. И чтобы завтра нормальным голосом говорила.

Отшатнувшаяся Мариэтта распахнула рот, но тут вмешался сунувшийся в кабинет Генка:

— Маня, ты в своем уме? Это мы тебя за молоко с эвкалиптовыми леденцами снимаем? Не смеши, уж на бутылку молдавского вермута можешь свободно рассчитывать. И вообще, с начальством так не разговаривают. В ухо мигом схлопочешь. Хватай молоко и «колеса» да лечись. Потом орать будешь.

Мариэтта выхватила у парня пакет с лечебными средствами и вылетела, сверкнув травянистыми подвязками.

Генка ухмыльнулся:

— Вот у нас развлечение, а, Сергеич?

* * *

Разбудили Андрея часа в два ночи. «Целлулоидные» сидели у письменного стола и вполголоса, но не особо церемонясь, обсуждали новых жильцов.

— Забавно, забавно. И кто их, таких лопушистых, разыскал-то? — бормотал господин Горгон.

— Ты что-то не то читаешь, — сказала Хеш-Ке, восседающая на столе скрестив ноги. — Какая из этой курицы убийца? Кошка драная, крашеная.

— Не убийца она, — не выпуская из зубов сигару, поправил комиссар. — Исключительно покушалась. Возможно, грозила придушить или пробить сковородой череп. Здесь не указано. Можешь сама прочесть.

— Шутить вздумал?! — мокасин мигом выбил скоросшиватель из мужских рук. — Осел образованный.

— Господа, нельзя ли как-то тише, — осторожно сказал Андрей. — Сейчас личный состав с кроватей повскакивает. А вас, дивизионный комиссар, убедительно прошу здесь не курить. Вы мне всю дисциплину подорвете.

— Рот закрой, сукин сын, — не оглядываясь, приказала метиска.

Господин Горгон, кряхтя, поерзал в кресле:

— Ты, детка, на него не рявкай. Он пока еще не твой. Разбудили тебя, Старый? Извини. Забавных работников собрал, прямо комедианты бродячие. Акробаты. Только накарябано в бумагах о них бедно.

— Да уж, лаконичное досье, — согласился Андрей, садясь на диване и, на всякий случай, прикрывая одеялом голые ноги. — Есть у меня сомнения в целесообразности такого подбора кадров. Пожалуй, не выйдет у нас ничего.

— А ты поработай с усердием, — ласково посоветовал старик. — Выхода иного нет. Ни у нас, ни у вас. Мы в меру сил поможем. Если дотянемся.

— Вы ему шлюх побольше приведите, — лающе рассмеялась Хеш-Ке. — Его взбадривает. Эй, Старый, кого на подстилку первой возьмешь? Дуру молодую или кошку старую затертую?

— Пожалуй, воздержусь от выбора. Как-то обе не очень.

— Брехун колченогий.

— Суровы вы, сеньорита.

— Вот лгун блудливый. Заткнись, говорю. — Метиска, не оглядываясь, резко махнула рукой — Андрей успел пригнуться, и нож с глухим стуком вонзился в спинку дивана.

— Дитя, ты не в своих дерьмовых скалах сидишь, — со скрытой угрозой напомнил Горгон.

— Он врет.

— Он просто ничего не понял. У них длинное время. Пошли отсюда, — старик, держась за поясницу, выбрался из кресла.

Хеш-Ке неуловимо соскользнула со стола. Андрей выдернул из дивана нож, протянул рукояткой вперед хозяйке. Смуглые пальцы ухватили ночного смотрителя за короткие волосы, тряхнули так, что Андрей охнул.

— Увидимся, кобель.

«Целлулоидные» исчезли. Андрей потрогал след от ножа в спинке дивана. Не включая света, глотнул из чашки воды и забрался под одеяло. Темя горело — вот приласкала стервозина. Ах, дьявол бы ее побрал, почему у нее даже в темноте глаза такие синющие?

29-30 марта

ВВС News — «Обвинения, предъявленные крупнейшим фармацевтическим компаниям мира, потрясают воображение…»

Интерфакс — «Последствия взрыва в Тяньване пока трудно предсказать. АЭС считалась одной из самых безопасных в мире…»

«Московский кроманьонец» — «Что, в конце концов, случилось со знаменитым московским мороженым?!»

Телефон задребезжал в 19.25. Андрей снял трубку, записал адрес — рука, слава богу, не дрожала. Генка смотрел, забыв вытереть измазанные солидолом руки. Андрей брякнул трубку и поинтересовался:

— Чего одеревенел? Поднимай ополчение. Машина уже вышла.

Через секунду в коридоре раздался вопль юного Иванова:

— В ружье! На дело идем!

Отпирая сейф, Андрей поморщился — заранее перепугает народ. Еще хорошо, что Таисия свежим воздухом ушла дышать — у мадам обязательный моцион перед приготовлением ужина. В коридоре возбужденно забубнили. Андрей нацепил на ремень кобуру, прикрыл рубашкой. Срывая с вешалки куртку, выглянул:

— Так, через две минуты все готовы. Генка, за дамой слетай. Только без полундры, тактично. А вы, граждане, экипируйтесь и не тяните кота за хвост. Ничего сверхъестественного не происходит. Просто поужинаем сегодня попозже.

Мариэтта фыркнула и нарочито неторопливо скрылась в своей норе. Алексей Валентинович озабоченно спросил:

— Далеко ехать?

— Детали самым подробнейшим образом доведу до всеобщего сведения. В машине. Одевайтесь.

Рюкзак, чехлы с рациями — вот, собственно, и все.

В коридоре снова трепались — слышался высокий голос Таисии. Опять мадам выражает сомнения в целесообразности действий руководства. Нет, завтра же, по итогам выхода, на тетку нужно бумагу состряпать. Сразу капризную мадам не переведут, но надлежащие выводы сделают. Сил нет больше эту бабью нравоучительность слушать. Впрочем, сам виноват, распустил.