Воспоминания о времени, проведенном в Бамбуковой Роще, неизменно возвращало Нию к встрече с Энаром, породившей горькие и несбыточные желания. Это причиняло ей боль.

— Излечить твои страдания? — спросил возникший в ее сознании Ольвиус. Лицо в золотой маске было страшно.

Ния растерялась. Томительные мечты об Энаре были частью ее мира, от которого она не собиралась отказываться. Ния сбежала в Храм Света от невозможности соединиться с Энаром, — но не от своей любви. Это чувство она сохранит, как сорванный и засушенный цветок. Иногда — очень редко — она будет доставать его, чтобы вдохнуть слабый аромат весны…

Отныне она — вечная пленница Храма.

Ния обошла комнату с белыми каменными стенами. Двери не было. Единственное высокое и узкое окно, закрытое ставнями, почти доставало до потолка. Ния тронула створки, они легко подались. Из оконного проема на нее глянуло бледное испуганное лицо.

— Да это же я! — отшатнулась девушка.

Лицо в окне сменилось отражением комнаты, точно такой же, в которой ее заперли. Вместо стекла за ставнями оказалось зеркало.

— Пространство — всего лишь плод иллюзий, — прозвучало в ее уме. — Не существует ни окон, ни дверей, — только твои собственные заблуждения, маленькая фея.

Ния захлопнула ставни и вернулась к своему ложу. Что ей делать?

— Постигать скрытое… — ответил невидимка. — Суть вещей надежно упрятана от любопытных глаз, а жизнь — только отражение кривых зеркал.

— Где ты?! — крикнула Ния, вскакивая и оглядываясь. — Почему ты прячешься?

— Я нигде, — усмехнулся невидимка. — И ты нигде. Существуют лишь наши отражения в зеркалах сознания. Разве ты меня не видишь?

Ния вынуждена была признать, что, хотя в комнате как будто никого не было, она кого-то видела и слышала. Золотую Маску!

Маска тихо засмеялась.

— А ты способная ученица, — прошептала она. — Это славно… Славно. Я не ошибся в тебе. Агарисий сделал правильный выбор. Как я мог усомниться? Мне не удалось еще полностью избавиться от самонадеянности. Мы с тобой будем совершенствоваться, маленькая фея. Оба…

Какие-то хулиганы разбили фонарь на улице, и теперь Казакову приходилось возвращаться домой в кромешном мраке.

В школе шел ремонт. Вадим Сергеевич наведывался туда раз или два в неделю, а остальное время посвящал репетиторству. Ученики проживали в разных концах города, и порой Казаков освобождался поздно, когда было уже темно.

«Бери по вечерам такси, Вадик», — советовала Ольга Антоновна.

«Дорого, мама. Я не могу себе позволить».

«Здоровье дороже. Нынче хулиганья развелось, не приведи господи! — прижимала она руки к груди. — Могут за пятьсот рублей убить».

Казаков и сам боялся, правда, не столько хулиганов, сколько Лены Слуцкой. Она стала его проклятием, призраком возмездия за неуместное любопытство. Черт его дернул следить за ней!

«А как же ваши встречи? — нашептывал ему внутренний голос. — Ты, братец, собирался жениться на Лене. Не пойди ты в тот дождливый день за нею, так бы и не узнал, кто она на самом деле. Она убийца! У нее серьезные нарушения психики, возможно, необратимые».

Казаков согласился с тем, что хотя Лена и охотится за ним, как за лишним свидетелем, но он избежал худшей участи — сделаться ее мужем.

В пятницу после обеда он позвонил Калитину.

— Делайте же что-нибудь! — срывающимся от волнения голосом умолял Вадим Сергеевич. — Вы принимаете меры?

— Конечно, — успокаивал его Марат. — Возьмите себя в руки, Профессор, вы же мужчина.

Такое обращение взбесило завуча. Оно напомнило ему о прошлых «заслугах» перед известными службами.

— Не называйте меня так! — взвился Казаков, дрожа от возмущения. — Какой я вам Профессор? Вы же сами говорили, что…

— Напрасно сердитесь, — усмехался Марат. — Вдруг мои слова сбудутся? Хотите иметь кафедру в университете?

— Вы издеваетесь…

— Вовсе нет. Я предсказываю вам блестящую педагогическую карьеру, любезный.

— Какая карьера? Моей жизни угрожает опасность, понимаете вы это? — горячился Казаков. — Я… по улицам боюсь ходить!

— И напрасно. Вашей невесты нет в Москве. Она сейчас живет в Подлипках, на даче своих родителей. Так что вам нечего опасаться в ближайшие две недели.

— Вам легко говорить… — не сдавался Казаков. — От Подлипок до Москвы легко добраться на электричке. Никто не помешает этой… страшной женщине п-приехать и… сотворить что угодно.

— Вы преувеличиваете. Госпожа Слуцкая вовсе не такая кровожадная.

— Все ясно! — сопел в трубку Казаков. — Она и вас обвела вокруг пальца. Прикинулась невинной овечкой.

— Я предпринимаю все возможное, — солгал Марат, которому изрядно наскучили истерики завуча. — Старайтесь не выходить из дому в темное время суток.

— Вы полагаете, этого достаточно?

— Вполне.

Казаков бросил трубку и застонал от собственного бессилия. Он беззащитен! Никто не хочет заниматься его спасением. Никому нет до него дела.

Вадим Сергеевич понуро поплелся в кухню. Глоток валерьянки не помешает. Только сейчас он услышал, как разрывается дверной звонок. Ольга Антоновна вернулась из гастронома с полными сумками и уже минут пять трезвонила.

— Ключи забыла, — оправдывалась она, втаскивая сумки в прихожую. — Ты почему не открывал? Я уже бог знает что передумала!

— Ой, мама… — Казаков со страдальческим выражением лица опустился на табуретку. — Мне бы твои заботы!

— Вадичек, — защебетала та, разгружая продукты. — Знаешь, кого я встретила? Мою подругу Дору. В молодости мы были неразлучны. Потом она вышла замуж и уехала в Питер. Приглашала меня в гости, но мне все было недосуг. А когда ты родился, поездку тем более пришлось отложить. Столько лет прошло! Я уж думала, мы больше не увидимся. И вдруг вижу — стоит в очереди за хлебом моя Дора. Постарела, конечно, поправилась. Но я ее сразу узнала! Представляешь, как я удивилась? Оказывается, она уже пять лет в Москве, с тех пор как умер ее муж.

— Очень интересно, мама, — промямлил Вадим Сергеевич.

У него разболелась голова, и выслушивать всякую белиберду о маминой подруге юности не хотелось. Какое это имеет значение?

— Дора переехала в Москву к сыну, — торжественно заявила Ольга Антоновна. — Ты знаешь, кто ее сын?

— Какой-нибудь торгаш?

— Дора еврейка, да будет тебе известно. И муж ее был еврей. Но не все евреи занимаются торговлей, Вадик. У них светлые головы, и они умеют пробиваться в жизни. Сын Доры — богатый человек. Я не знаю, какой у него бизнес, но на заработанные деньги он открыл несколько частных гимназий и теперь открывает высшее учебное заведение. Ему нужен толковый специалист на математический факультет.