Ну и, как водится, пацан стал хамить и гулять. Пару раз дал женушке по мордасам, когда она откровенно достала его своей ревностью.

Несчастная Дуська хватала его за одежду, пытаясь удержать, валилась на пол, выла. Страшная история, кошмарная картина. А потом заболела – рак. Моя мать ее забрала, чем меня удивила. А я начал заниматься дележкой квартиры. Этот засранец, конечно же, ждал Дусиной смерти, чтобы все досталось ему. Тянул и оттягивал, отвергал все варианты.

Ну а когда я его прижал, наконец согласился. Договор наш был таким: мы согласны на любую площадь, лишь бы разменять. Он все понимал – потянет еще чуток, и ему достанется все. Но и мы это понимали. Пошли на компромисс, проиграли, конечно, но лучше так, чем ничего. В результате всех этих гнусных манипуляций нашей несчастной и уже уходящей в иные дали Дусе досталась совсем ерунда – эта жуткая комнатуха в Перово. Даль, рабочий район, выселки, короче – кошмар.

Вот в этот рай я и въехал после развода.

Прилагались к моему новому жилищу для полного комплекта и сильно пьющие соседи – супруги Райка и Вовка. Вовка бил Райку, Райка лупила Вовку. До первой крови. Потом начинала рыдать и каяться:

– Вовка, прости!

Вопила отчаянно, пока Вован утирал кровавую юшку, глядя на жену исподлобья, видимо, раздумывая, куда бы врезать.

Райка ловила предупреждающий взгляд и бросалась к нычке за пузырем. Вид поллитровки примирял Вовку с произошедшим мгновенно.

Райка спешно стругала колбаску, с тревогой поглядывая на милого. И, обтерев о грязный передник руки, широким жестом приглашала к столу.

Вован снисходил. А дальше шли совместный выпивон и песни – затягивала голосистая Райка, играя желваками, подпевал суровый Вован. После спевок шли в комнату, чтобы укрепить перемирие. Укрепляли громко и шумно – страсти кипели нешуточные. Спустя какое-то время Райка выходила на кухню. Смущенная и счастливая, раскрасневшаяся, довольная, словно сытая кошка.

Я курил у окна.

– Все нормально, Раёк? Помирились?

Райка махала рукой и притворно вздыхала:

– Ой, Максим Александрович! А чё нам делить? Побазланили – и на мировую! Он ведь, мой Вовка… – Райка замолкала, и ее затуманенный взгляд останавливался. – Он не мужик – зверь, понимаешь? – продолжала она и уверенно добавляла: – Нету такого второго!

– Да уж, – усмехался я. – Зверь – это точно! Вон как рычит.

Райка розовела от смущения и счастья, махала рукой и принималась за пироги – порадовать мужа. В общем, веселая у нас была жизнь.

Кстати, пьянь эта, надо сказать, была вполне доброй, миролюбивой и даже щедрой. Райка делилась пирогами, Вовка чинил краны и унитаз, конопатил на зиму окна и после скандалов с женой обязательно извинялся.

Комната, принадлежащая моей несчастной тетке, была из ряда вон. Точнее – она была отвратительной. Мое окно аккурат над дверью подъезда, у подъезда косая лавчонка. Днем ее оккупировали шипящие бабки, а по ночам пьяная и буйная молодежь рабочего квартала. Мат-перемат, оплеухи и звон бутылок – и так беспрерывно.

Сама комнатуха была метров восемь – темная из-за густых лип за окном, узкая и сырая. Батарея текла, штукатурка мокла и отваливалась кусками. Кровать с пружинным матрасом, скрипящим, как пьяный лоцман, и письменный стол, подобранный на помойке. Вещи мои лежали в чемодане – доставал я их волглыми, пахнувшими плесенью.

Вот туда моя шустрая мать меня и прописала – как говорится, на всякий случай. И этот случай настал.

Часами я лежал на кровати и смотрел в потолок, не чувствуя никакой эйфории.

Пару месяцев мне не писалось совсем. Я не ходил на работу, по вечерам валялся и пялился в потолок. Иногда я выпивал в одиночку или с Вованом, потихоньку от Райки, чтобы та не обиделась.

Сосед мой нервничал и проявлял сочувствие:

– Бабу тебе надо, Саныч! Нормальную бабу, простую, такую, как моя Райка. Хватит с тебя заумных, от них полная жопа!

«Такую, как Райка…» От подобной перспективы меня бросало в дрожь. Хотя, наверное, и такой, как Райка, я тогда был не нужен.

Я отмахивался:

– Спасибо, Вован. Но не хочу, извини. Отпуск у меня, понимаешь? Декретный. Месяцев семь, не меньше. Надо прийти в себя.

Вован мотал головой и не соглашался, настаивал:

– Бабу – и точка! Ты мне поверь, я в этом деле… – И Вовка испуганно оглядывался на дверь, не дай бог, чтобы Райка услышала!

Ну а дальше совсем смешно – соседи мои дорогие нашли мне невесту.

Сделали все чин чинарем. Нашелся и повод – Райкины именины.

Накрыли стол, позвали меня. Я приперся с цветами и тортом. Даже на скромный подарок имениннице денег не было. Уселись за стол – хозяйка явно нервничала, поглядывала на мужа и высматривала кого-то в окне. Вовка, кажется, уже забыл про доброе дело и был готов «начать».

Тут явилась невеста. На пороге стояла молодая, лет тридцати, женщина. Худая, высокая и сутулая. Длинное лошадиное лицо было бледным и испуганным. Она хлопала густо накрашенными ресницами и с мольбой смотрела на Райку.

– Проходи, Надь! Ты чего оробела?

Надя кивнула и села на краешек стула, одернув узкую юбку.

Выпили по первой. Надя раскраснелась и чуть оживилась, расслабилась. А после второй начала громко ржать. Бледное лицо пошло красными пятнами, помада размазалась, тушь осыпалась. Надюха счастливо вскрикивала и хлопала по моей ляжке рукой. Не заигрывала, нет – выражала эмоции.

А мне вдруг стало так весело и легко, что меня отпустило. Вся эта карусель со сватовством, смешная и шумная Надюха, суровый Вован, понимающий: что-то пошло не так, и расстроенная Райка – она-то была совсем не дурой.

Когда кончились все запасы и народ явно устал, Вовка зажал меня в коридоре и с угрозой сказал:

– Надька останется у тебя, слышь ты, сосед? Куда ей сейчас, на ночь глядя?

– К себе забирай! – решительно бросил я. – Твоя ведь гостья, а?

– Куда к себе? – удивился он. – Это ж не пузырь, чтобы на троих раздавить! Куда я ее положу? Между собой и Раиской?

– Да, аргумент! – усмехнулся я.

А шустрая Райка, все еще не теряя надежды, уже укладывала на мою койку пьяненькую подругу – а вдруг чего выгорит?

С испугом глянув на меня, соседка быстро юркнула к себе. Бедная незадачливая невеста тихо похрюкивала во сне.

Мне стало ее искренне жаль – тощая, нескладная, нелепая, одинокая фабричная тетка. Наверняка живет в общежитии, муж давно бросил, тянет ребенка и ждет своего принца. Ассоль…

Я накинул пиджак и вышел во двор. Был теплый июльский вечер, запах жасмина и влажной, после дождя, травы.

Сев на скамейку, я закурил. Кажется, тогда меня и отпустило…

Чудеса. Дождавшись открытия метро, я поехал на службу, в газету. Спать хотелось смертельно. Показав статейку главному и с надеждой глядя ему в глаза взглядом верного пса, я юркнул в красный уголок и завалился на старый диван. Продрых я часа четыре. Когда я открыл глаза, главный стоял надо мной, рассматривая меня взглядом печальным и строгим одновременно.