Увидев, что я проснулся, он тяжело вздохнул.

– Ну, Ковалев. Иди в кадры. Оформись. Возьму тебя. – Снова вздох – Только вот на черта? Опять ведь не оправдаешь! Хорошо пишешь, а не оправдаешь! – словно убеждая себя, повторил он и, почесав затылок, вышел из красного уголка.

Так прошел мой первый рабочий день.

Вернувшись домой, я увидел, что комната моя чисто вымыта и на письменном столе стоит тарелка с остатками пирогов.

Мелькнув мимо меня в коридоре и слегка задев плечом, обиженная соседка бросила мимоходом:

– А зря ты, сосед! Зря побрезговал. Хорошая она баба, Надежда! Ты не смотри, что простая. Простые – они ведь… – Раиска задумалась. – Простые – они без выкрутас, не выгонят и не обманут!

Я развел руками:

– Извини! Не судьба нам, выходит.

Но скоро обиды забылись – Вовка и Райка продолжали свои разборки, и им было явно не до меня. Мир с соседями был восстановлен.

Как же мне хотелось вырваться из этого ада! Как хотелось нормальной человеческой жизни – чистой квартиры, нормального ужина, дружеского разговора с человеком понятным и близким. Но, видимо, время еще не пришло.

Нужно было еще пройти длинный путь коротких и незначительных встреч, легких отношений и болезненных расставаний. Суеты, маяты, ошибок и разочарований. Опять разочарований. Через вереницу случайных дружб и знакомств. И страшный, тяжелый роман с Алисой.

До встречи с Галкой оставалось четыре года. До моего возрождения – почти шесть. До нашей новой и счастливой жизни – около восьми.

Путевка мне досталась случайно – мать одного из моих учеников отдала ее мне, потому что кто-то в семье заболел, кажется, муж. Признаюсь, я долго сомневалась – впервые мне предстояло ехать одной. В детстве я ездила с мамой, в студенчестве – с подружкой по музучилищу. В молодости – с Сережей и Никой. Но никогда я не ездила в одиночестве. И я по-прежнему оставалась трусихой – тяжело сходилась с людьми, боялась незнакомых мест. Мне сложно было спросить у прохожих дорогу. А уж зайти в кафе и одной выпить кофе – нет, ни за что! Если я была голодна, то заходила в булочную и покупала булочку или бублик, пакет молока или стакан сока. Я завидовала женщинам свободным и смелым, которые подолгу сидели в кафе с чашечкой кофе и листали журнал.

И все-таки я задумалась, слишком заманчивым и выгодным было это предложение. Во-первых, путевка была откровенно дешевой. А во-вторых, это была путевка в Прибалтику, которая стала зарубежьем. Я пробовала на вкус волшебные слова «Эстония», «Таллин», «Балтийское море», «янтарь» и «дюны», «Старый город». Соборы, булыжные мостовые, трубочисты, дым из печных труб, ликер, взбитые сливки и хлеб с тмином. Об этом я читала в журнале. И мама, и Ника принялись меня уговаривать. Набросились на меня с таким напором, с такими яростными атаками, что я сломалась и согласилась.

Это был август, время отпускное и еще достаточно теплое, даже для Прибалтики. Да и какая разница – окунусь я в Балтийское море или просто буду сидеть на пляже и вдыхать соленый морской воздух? Я буду много гулять по белому мелкому песку, сидеть под соснами, бродить по городу, по булыжным кривым улочкам Старого города, рассматривать темно-зеленые шпили соборов и темно-красные черепичные крыши старых домов. Устав, присяду за крошечный столик в маленькой и уютной кофейне и стану пить невозможно ароматный и крепкий кофе, отламывая по маленькому кусочку от вишневого пирога.

Я страшно нервничала, хотя пыталась не подавать вида. А Ника радости не скрывала – впереди у нее маячила полная свобода, гуляй не хочу!

Путешествие мое началось уже в поезде. В уютном и чистом купе было по-домашнему приятно. Спутницей моей оказалась немолодая эстонка, возвращавшаяся домой из командировки в Москву. Она оказалась фигурой важной – главный инженер известной таллинской трикотажной фабрики. Мы разговорились – а в поезде по-другому не бывает даже с такими необщительными людьми, как я.

К слову сказать, моя попутчица, Вилме Освальдовна, оказалась весьма приятной и разговорчивой женщиной, невзирая на важный пост и, как принято считать, эстонскую сдержанность и даже холодность.

Мы пили чай и болтали обо всем на свете. Оказалось, что Вилме с молодости вдовствует и одна подняла двоих сыновей. Ей тоже досталось, но она выстояла, сделала карьеру и вырастила хороших детей. Она была доброжелательна и приветлива, слушала меня внимательно, не перебивая, и выглядела человеком, довольным жизнью. В ее глазах не было ни тревоги, ни беспокойства – они искрились радостью и спокойствием. Она подробно рассказывала про своих сыновей. Конечно, были и материнские печали – старший сын Юри был женат и имел двух дочерей и сына. Но – Вилме поморщилась, как от лимона, – жену его она не любит. Невестка попалась бессердечная. Свекровь слова доброго от нее ни разу не слышала.

– Странная она, – вздохнула Вилме. – Странная, да. И что мой Юри в ней разглядел? Ладно бы красавица, так нет, обыкновенная. Случайно у них все получилось. Знаешь, как бывает по молодости? Встретились, переспали. Незапланированная беременность. Конечно, он виноват! Но она настояла на ребенке. Наверное, правильно сделала. Хотя… – Вилме замолчала, глядя в окно, за которым пролетали леса и полустанки, – хотя я бы так не смогла! В смысле – в загс парня тащить, зная, что он к тебе равнодушен. Ну а потом – обычная бабская хитрость. Родила еще и еще – куда он денется от троих? Так и живут – никак, без любви. Детей он обожает, а вот жену… Я же вижу – я мать и я женщина. Уверена – у него есть романы! И я его понимаю. Думаю, и она об этом знает. Но она из таких, кто будет молчать. Лишь бы не бросил. Жалко мне его, очень жалко! Видела бы ты его – красавец! Рост, фигура. Бывший спортсмен. Сделал карьеру, хорошо зарабатывает. И несчастливый. Это сразу видно, бросается в глаза. Знаешь, несчастливых людей сразу видно, не замечала? А младшего, Бруно, назвали в честь отца. Тихий, робкий, стеснительный. Хороший парень, прекрасный сын. Талантливый человек. Но здесь другая крайность – с личной жизнью никак не складывается, никак. Отчаянный домосед – из дома не выгонишь. Шахматы, книги. И от меня, от матери, отделяться не хочет. Гоню – ни в какую! Странно, правда? А ведь ему тридцать пять.

Я рассказывала ей про Сережу, про нашу любовь, про его нелепую гибель. Про Нику и наши с ней проблемы. Про свою работу и про то, что я абсолютно не хочу – и не могу! – начать свою новую женскую жизнь. Вот такая я дура. Ведь прошло уже столько лет…

Вилме была отличной слушательницей. Не перебивала, не ойкала, не комментировала. Я видела, что слушает она меня не из вежливости – это же видно всегда сразу, по глазам.

Выслушав меня, она рассказала, что мужчина у нее появился спустя девять лет после смерти мужа. Вот тут я видела, что она загрустила.

– Ну и как? – осторожно, чтобы не показаться бестактной, спросила я.

Вилме махнула рукой.

– А никак! Никак, понимаешь? Ничего похожего из той жизни нет и в помине. Ни-че-го! Все по-другому. Наверное, и не может быть так же, все люди-то разные. Муж мой покойный был исключительным человеком. Я больше таких не встречала. Вот поэтому и было так сложно принять и привыкнуть к другому. В чем наша беда? Мы начинаем сравнивать ту жизнь и эту. Сравнивать, складывать, вспоминать. А этого делать нельзя. Категорически, слышишь? Как только начнешь – все, конец. Тут можешь смело поставить точку. Ты должна понимать – это другая жизнь, отличная от предыдущей. Тут все по-другому. Хочешь – прими. Не хочешь – уйди. Только он, твой новый мужчина, не виноват, что тот для тебя был лучшим, самым любимым и самым прекрасным! Он не виноват, что того ты любила так, как бывает раз в жизни. Он вообще не виноват, что встретил тебя после всего – разрушенную, сломанную, никому не верящую. А ты прими его, впусти в свое сердце. Ну, может, не так, как того, первого. Только помни, повторить ту жизнь невозможно. Но ты ему поверь – он желает тебе добра. И ему тоже несладко, он же все понимает. Понимает: ты еще там, в том измерении.