Честно говоря, не ожидал его увидеть в Николаевском зале Санкт-Петербургской городской думы, снимаемом Вольным экономическим обществом под публичные доклады. Была крошечная, микроскопическая надежда, что лекцию посетит кто-нибудь из царских детей – Александр, а еще лучше – Николай. Но сколько я ни вглядывался в лица, царевичей не опознал. А вот Строганова было невозможно не заметить.

Артемка развешивал заранее приготовленные карты, схемы и графики, а я продолжал выискивать знакомые лица.

Сидоров – это понятно. Его доклад только что кончился. Купец ответил на несколько вопросов и занял место в первом ряду. Хотел и меня послушать. Жаль красноярского золотопромышленника и энтузиаста северного морского пути. Он готовился, нервничал. В Кронштадт ездил, на первый и единственный в мире ледокольный русский буксирный пароход «Пайлот» смотрел. С хозяином его, Михаилом Бритневым, разговаривал, чертежи выкупил. А публике не угодил. Не нашлось в спиче той изюминки, что разжигает в сердцах любопытство. Оставалось после его слов ощущение, будто сибирский богатей с жиру бесится. Будто проводка караванов кораблей через Северный Ледовитый океан – это такая изощренная прихоть. Вот уж не хотелось бы, чтобы и моя речь о чугунке была воспринята обывателями как оправдание для относительно честного разворовывания казенных средств. Не хотелось так сильно, что я намеренно убрал из доклада все абсолютные финансовые показатели, выраженные в рублях. Оставил только относительные, вроде «стоимость перевозок снизится втрое от того, что есть теперь».

Артемка – молодец. Если бы не его твердая рука и верный глаз, и не знаю, удалось бы воплотить идею с наглядными материалами. Из меня-то художник никакой. От слова «худо» если только. А вот у молодого Корнилова рисование здорово получается. Буковки вывел – одна к одной. Стрелки все ровненькие, круги, что характерно, круглые, а не как у меня получались – гибрид дыни и кляксы. Я денщику своему, как тушь на плакатах подсыхать стала, предложил отдать его учиться художествам. Так он застеснялся. Покраснел, бубнить что-то про братьев и настоящих казаков принялся. Ну не дурень ли? Пообещал его в галерею какую-нибудь сводить. Настоящие картины показать. Может, тогда решится…

Лица, лица, лица. Много студентов. Несколько офицеров – издалека не разглядеть ни знаков различия, ни полковой принадлежности. Вон те господа с толстыми блокнотами и карандашами в руках – наверняка журналисты. Или, как их сейчас называют, корреспонденты. Чиновники. В основном в черных мундирах Министерства путей сообщения, но некоторые и из МВД, и даже из Морского министерства. Этим что здесь надо?

Купцы. Их ни с кем не спутаешь. Бородатые и держатся кучкой. Пытаются казаться невозмутимыми, а глазами так и стреляют по сторонам – оценивают, запоминают. Этих явно авторитет Сидорова привлек. Но ведь не ушли! Значит, и в моей губернии интерес имеется.

Черт возьми! Наверняка где-то в зале под чужой личиной скрывается кто-то из государевых детей! Иначе с чего бы Строганову этак-то вот головой крутить? Только который из этих двух сотен человек?

Какой-то господин – мне его представляли, но в памяти не отложилось – громогласно объявил тему моего сообщения, перечислил мои чины и должность. Аплодисментов не последовало. По спине пробежал холодок нехороших предчувствий.

Я встал, в три широких шага поднялся на возвышение к кафедре. Положил стопку исписанных листов. Еще раз оглядел зал. Взял указку.

– Вот здесь, на Урале, расположены самые большие и современные в нашем Отечестве заводы, – начал я. В горле что-то булькало и скрипело поначалу. Потом как-то само собой прошло. – Здесь делается семьдесят из каждых ста пудов железа. Здесь знаменитый на весь мир качеством стали Златоуст. Здесь, в этих неприветливых горах, Господом спрятаны неисчислимые сокровища. Одного лишь там нет! Мест, пригодных для выращивания хлеба.

Я по-другому планировал начать. Но раз в зале оказался граф Строганов, грех было не воспользоваться.

– Здесь, – указка совершила тысячеверстный рывок по карте на восток, – и здесь, и здесь, недалеко от Красноярска и Иркутска, в горах добывают сотни пудов золота. Здесь есть и иные полезные ископаемые, ждущие пока своего часа. Однако же и тут зерно почти не выращивают. И пока мешок муки доберется до Красноярска, он увеличит цену втрое…

Бородачи заерзали, стали переглядываться и хмыкать. Обязательно потом спросят у Сидорова. Двести процентов прибыли – это, по нынешним временам, сказка.

– А тут, на Западно-Сибирской равнине, возле Иртыша и Оби, лежат тридцать миллионов десятин плодородных земель, на которых людей живет меньше, чем в Москве. В одной только Томской губернии пустуют без хозяйских рук более семи миллионов десятин пригодных для земледелия земель…

Мелькнуло знакомое лицо. Жаль, не было возможности пристально разглядывать собравшихся в Николаевском зале людей. Я все-таки вроде как докладывал.

– Но и те крестьяне, что уже живут и благоденствуют на богатых сибирских землях, только в эту осень собрали более пяти миллионов пудов пшеницы! Этого довольно, чтобы накормить и все лежащие к востоку от Томска территории империи, и мастеровых уральских заводов.

– И на вино, поди-ткась, еще отсыпали! – весело крикнул кто-то из зала.

– А как же! – легко согласился я. – У меня в губернии и вина хлебного по полмиллиона ведер в год варят. Только что с того? В Томске мука ближе к весне по шестидесяти копеек на торгу, а в Красноярске и осенью дешевле полутора рублей не найти. А с вином и того подавно. То, что у нас по рублю идет, в Иркутске уже за пять…

– Так ведь все по правде! – снова возник тот же «глас народа». – Полторы тыщщи верст. Поди-ткась довези!

Барятинский! Володя! Ну точно! Подмигивает и кивает. Я вскидываю вопросительно брови, мол, Николай здесь? Он стреляет глазами куда-то в сторону и прикладывает палец к губам. Все ясно. Цесаревич инкогнито. Как ни странно, я обрадовался.

– Так и это еще не все, любезнейший, – ткнул я куда-то в зал пальцем. – В Алтайских горах и медь имеется, и железо. А угля хватит не только всю Россию снабдить, но и англичанам с пруссаками продать. Тут и тут – гигантские залежи известняка, пригодного для выделки портландцемента. Здесь – пески для оптического стекла. Все это лежит под ногами, ждет, когда придет хозяин. Но нет, и в ближайшее время такого человека не будет!

– Это что это? Неужто в Расее-матушке ушлые купчины перевелись? Только на немцев вся надежа? – Да кто ж это такой умный там слова коверкает? Ну явно же человек куда умнее, чем хочет показать!

– При чем тут немцы? – удивился я. – У них что, мешки сами по воздуху полетят? Или лошаденки степные киргизские зараз по сто пудов повезут? Не полетят, мой друг, и не повезут! Да точно так же, как и у наших русских купцов, поедут баржами или подводами. И когда доберутся до того же Нижнего Новгорода, прибавят в цене вдвое, а то и втрое! Плюнет тогда наш ушлый, или не наш, а пришлый немец, на землю и скажет, что, дескать, куда проще и дешевле было все это за морем купить и чугункой привезти! И будет совершенно прав. Дешевле и проще. Но – неправильно! Вот о том, почему неправильно и что нужно сделать, чтобы это исправить, я сейчас и расскажу!