Дополнительную выгоду получило местное население и от введения новых принципов школьного образования, основанного на равенстве всех вероучений и людей любых национальностей. Отвергалась дискриминация и шовинизм, какими бы благими намерениями они ни маскировались. Ополченцы педагогических профессий помогли восполнить нехватку школьного учительского персонала. Впоследствии нам ставили в упрек тот факт, что эти учителя изъяснялись с учениками лишь по-немецки. Но ведь они не знали других языков! Ведь педагогов, говоривших по-литовски или по-польски, было слишком мало. Заботились мы и об учебниках. Как средствами обучения прививается национальное самосознание, наглядно продемонстрировали мне польские школьные учебники. В них Данциг, Гнезен, Познань, Вильно фигурировали в качестве польских городов. Этот факт произвел на меня такое же сильное впечатление, как и последовательное воспитание французской молодежи в духе реваншизма, сослужившее позже хорошую службу и оказавшееся весьма кстати. Мы подобную политику не проводили и страдаем сейчас оттого, что наше молодое поколение не приучено думать чисто национальными категориями. А подобные чувства и восприятия необходимы для преодоления кризисов, какие мы переживали с 1914 г. и переживаем в данный момент. Подобный взгляд отвергается прежде всего теми, кто на первое место выдвигает человеческие идеалы. И этих людей можно понять. Однако объективные факты свидетельствуют против них. Как раз теперь нам крайне необходимо глубокое национальное самосознание, и мы должны прививать это чувство нашей молодежи, ведь именно она призвана внести решающий вклад в возрождение Германии.

Отправление религиозных обрядов на территориях, подопечных главнокомандующему на Востоке, не ограничивалось ничем. Евангелическое духовенство Курляндии целиком и полностью стояло на нашей стороне. С католическими священнослужителями Литвы у нас скоро сложились довольно терпимые отношения. А вот польско-католическая церковь занимала по отношению к нам враждебную позицию. В известной степени она отражала настроение большинства польского населения. Польские церковники, кроме того, являлись пропагандистами националистических идей.

В сфере образования поляки довольно скоро начали выступать с разными инициативами; они, в частности, пожелали открыть в Вильно свой университет, но я им не разрешил.

В период моего правления на оккупированных землях мы в общем и целом не отдавали предпочтения ни одной из населявших их народностей, но уравнивание литовцев с поляками воспринималось последними почему-то как враждебное к ним отношение. Хотя я прекрасно знал: нейтральной политикой не приобретешь друзей, я преднамеренно не покровительствовал ни одной из сторон, понимая, что иной курс возможен только после урегулирования спорных вопросов между Польшей и Германией. А имперское правительство, однако, еще окончательно не определилось, чем и объяснялась моя понятная сдержанность. Не мог я допустить и любую политическую деятельность населения. Тем не менее каждая народность выпускала свою газету, подверженную, разумеется, военной цензуре. Первое место занимала выходившая на немецком языке «Ковноер цайтунг». Все редакции имели строгое предписание: говоря о происходящем в Германии, знакомить читателя только с официальной точкой зрения германского правительства.

Несмотря на неизбежные в условиях военных действий ограничения передвижения по стране, при содействии имперской почтовой службы я организовал для населения, в известных рамках, местную почтовую связь. Для писем использовались немецкие почтовые марки со специальной надпечаткой, гарантирующей их действие в пределах области, находившейся под властью главнокомандующего на Востоке.

Как мы с удовлетворением отмечали, обстановка на территории нашего пребывания постепенно стабилизировалась, и жизнь снова вошла в нормальное русло. Приверженность немцев к порядку принесла свои плоды. Крестьяне стали получать более высокие доходы, чем при русских. В городах вновь расцвела торговля. Управление обществом осуществлялось со спокойной уверенностью. Население должно теперь признать: мы действовали по закону и справедливости. Я был против обязательного приветствия, установленного для местных жителей одним из армейских руководителей.

Меня радовала возможность быть полезным своему отечеству не только на военном поприще. Мне выпала чрезвычайно увлекательная работа, отнимавшая у меня много времени. Я познакомился с великолепными людьми и мог влиять на прежде мало известные мне сферы человеческого бытия. Меня радовало безграничное доверие, которое оказывали мне все сотрудники военной администрации. Моя воля пронизывала всю ее деятельность и поддерживала в коллективе высокий дух творчества. Нас окрыляло сознание, что мы на чужой земле своей работой содействуем будущему Германии. Нам хотелось создать в Курляндии условия для заселения ее немцами. Чтобы заложить основу для нормальной земельной и переселенческой политики и предотвратить возможную спекуляцию, я запретил всякую торговлю земельными участками.

То, что проделала военная администрация при главном командовании на Востоке за короткий период до моего убытия в начале августа 1916 г., можно с полным правом назвать цивилизаторским подвигом. Было мало общих фраз и заявлений, зато – много повседневной кропотливой практической работы. И все усилия не пропали даром, а пошли на пользу немецким войскам, Германии да и жителям самой территории, пострадавшей от войны. Дадут ли семена нужные всходы – это главный вопрос, на который сможет дать ответ только будущее.

Пока в пределах территории, подвластной главнокомандующему на Востоке, шла обычная размеренная армейская жизнь и пока на ней наводился порядок, в Сербии не утихали бои. В конце февраля 1916 г. на Западе началось гигантское сражение под Верденом. Вскоре зашевелились и русские.

Предпринятое русскими в середине марта 1916 г. наступление выходило далеко за рамки обыкновенного отвлекающего маневра. Оно имело стратегическое значение, тщательно и заблаговременно планировалось. Трофейные документы свидетельствовали о намерении противника выйти за пределы собственной государственной границы.

С начала марта к нам стали поступать сведения о готовящемся нападении на Вильно. О предстоящем наступлении сообщалось также из районов Двинска и Ивангорода. Мы стали готовиться, хотя не рассчитывали на скорое начало операции. Поэтому я решил на два дня отлучиться в Берлин по личным делам. Находясь в столице 11 и 12 марта, я получил известие, указывающее на вероятный удар русских в ближайшее время, и поспешил в Ковно.

16 марта противник открыл ураганный огонь, но не под Сморгонью, как ожидалось, а на перешейке между озерами Нарочь и Вишневым, по обе стороны узкоколейки Свенцяны – Поставы и к юго-западу от Двинска. Артиллерийская подготовка велась с невиданной на Востоке интенсивностью и 17 марта возобновилась. С 18 марта неприятельская пехота беспрерывно атаковала до конца месяца.

Русские намеревались отсечь наше северное крыло прорывом на Ковно и потеснить его ударами на нескольких других участках вплоть до морского побережья севернее Немана. Пробив широкую брешь в нашем фронте, русские надеялись блокировать окруженные части. Для этой цели они выбрали наиболее уязвимое место в нашей обороне. Мы же не располагали достаточными резервами, чтобы быстро ликвидировать разрыв. Если бы противнику удалось осуществить свой план, то путь для него в направлении Ковно был бы свободен.