«Девяти луков». Похоже сегодня был день получения новой информации, поэтому я сразу переспросил, что это означает. Мне спокойно и обстоятельно, стали рассказывать об извечных врагах Верхнего и Нижнего Египта живущих на западе, востоке, севере и юге, которые с завидной периодичностью покушаются на богатства их страны. Все названия племён было запомнить нереально, а поскольку они к тому же постоянно менялись, поэтому было принято всех внешних врагов называть просто — «Девятью Луками», вне зависимости от областей откуда они появляются.

Меня тут же потянуло в географию и до самого ужина я выпытывал у военных всё об окружающем нас мире, а также соседях. Многого они понятное дело не знали, особенно о народах, живущих в Дельте и на Синае, а вот про Нубию и её жителей говорили больше, поскольку постоянно с ними сталкивались в карательных походах. Те любили при любом волнении в Египте поднимать восстания и не платить дань. Собственно говоря, прямо сейчас войска Египта этим и занимались, отправившись за первый порог Нила приводить в чувство градоначальников, которые решили собрать вокруг себя армии ещё трёх других городов и жить, как и прежде, до появления там деда нынешнего Тутмоса III — самостоятельно.

В общем к ужину, который мы также провели совместно, наши отношения с прибывшими военными стали чуть свободнее, так что они пообещали завтра показать, как управляются и используются в бою колесницы. На этом мы расстались, разойдясь по своим шатрам.

***

Утро началось снова с криков. Сон сразу исчез, поднявшись, я недовольно высунул голову из шатра, смотря, кто там орёт. Оказалось, что вернулся Рехмир с группой из ста рабов, все из которых были темнокожими мужчинами небольшого роста, с крайне злыми лицами. Что, впрочем и не удивительно, поскольку почти все были ранены, а у многих были гниющие, открытые раны на теле. Как ещё дошли до поместья в таком состоянии было непонятно.

— Ты кого привёл? — изумился я, когда их усадили прямо на землю, а Рехмир подошёл ко мне и радостно доложил, что купил всех, на кого хватило денег.

— Рабов царь, — не понял он моего негодования, — отдавали с большой скидкой я и взял.

— Да ты посмотри на их раны и тела, большая часть сдохнет прямо здесь! — возмутился я, тыкая в открытые, подсохшие, а у кого и гниющие раны, — решил некрополь здесь у нас устроить?!

— Твоё величество, — он явно обиделся, — с нашими крайне скудными средствами, невозможно было купить приличных рабов, которые хоть что-то умеют, а поскольку нам нужно было ещё и количество, а не только качество, забрал пленных, которых пригнали на рынок военные.

От этого объяснения я прозрел.

— Так погоди, сколько можно было купить рабов, владеющих хоть каким-то навыком?

— Не больше десяти, — он покачал головой, — больших войн давно не было, а нубийцы, которых захватывают в бою, практически все в подобном состоянии. Те что целы, уходят по огромным ценам.

— Мда, — я покачал головой, — врачи есть у нас?

— Откуда царь, — он удивлённо пожал плечами, — это нужно звать жрецов богини Сехмет, платить. Никто просто так в такую даль не пойдёт.

— Тогда большая часть из них сдохнет, причём скоро.

— Ну я и брал их сразу сотню, чтобы хоть кто-то остался в живых, — весьма прагматично ответил он.

Я вздохнул. С одной стороны — это конечно рабы, а с другой я был воспитан в другой культуре и просто смотреть на умирающих людей претило моему воспитанию. Для меня все они были в первую очередь — люди, пусть другого цвета кожи. Сомнения и нежелание работать, а также не вмешиваться в происходящее, столкнулись во мне с совестью и человечностью. Я никогда не страдал человеколюбием, но смотреть, как мучаются на моих глазах люди, явно сильно страдающие от ран, жары и жажды, оказалось выше моих сил. Совесть победила, я не мог оставить их умирать, не попытавшись хотя бы помочь.

— Позови господу Исиду и Амонемхеб, — нехотя приказал я, — поставьте греться воду, принесите чистую ткань и бритвенные принадлежности, а их пока напоите и загоните в тень.

Вот что было конечно хорошо здесь, никто ничего не переспрашивал. Царь сказал надо, значит надо, и Рехмир бросился выполнять приказ. Так что вскоре прямо посередине сидящих рабов, которых начали поить кипячённой по моему приказу водой прямо из ковша, стал булькать большой медный котёл, в который я для дезинфекции опустил ткань и инструменты для бритья, а также длинные иглы для шитья, которые позаимствовал у женщин. Вместо мыла была смесь золы с жиром, так что я помыл руки, и разложив на чистом подносе инструменты, ткнул рукой в первого раба с самыми серьёзными на вид ранами.

— Тащите этого сюда.

Военные, с любопытством смотрящие за моими приготовлениями, как впрочем и все вокруг, поскольку не понимали того, что я делаю, быстро сделали требуемое и молчаливого, презрительно смотрящего на меня воина, бросили передо мной на циновки.

— Госпожа Исида, — обратился я к матери Тутмоса, — будете мне помогать, а Амонемхеб, подавать то, что я прошу.

— Конечно бог Монту, — обе с любопытством смотрели на меня.

От ран смердело сгнившей плотью и тёк гной, так что первое, что я сделал, приказал дать ему выпить большую пиалу вина, а затем военным прижать его к земле и ещё раз тяжело вздохнув, взял бритву из синайской бронзы, которая нашлась у одного военного. Резать ею плоть оказалось легко, я отрезал омертвевшую кожу и мясо, а поскольку опыта у меня в этом было ровно ноль, то раб очень скоро, несмотря на вино в организме, стал орать от боли, да так, что я приказал ему заткнуть деревяшкой рот, что военные быстро и главное с радостью сделали.

Почистив и срезав плоть со всех гниющих ран, щедро смывая текущую кровь и гной вином, я достал длинную иглу с кипячённой шерстяной нитью и стал сшивать кожу, чувствуя себя при этом каким-то маньяком из фильма «Молчание ягнят». Голова кружилась от вони, сам я едва не падал в обморок от кучи крови и гноя, разбрызганных кругом, но упорство и главное понимание того, что на меня смотрят все, не давали мне отступить. Закусив губу до крови, я продолжал сшивать раны, а когда закончил, снова залил швы вином, затем намазал их мёдом и стал бинтовать чистыми отрезами льняной ткани.

— Так, с этим всё, — я с хрустом распрямился, протерев запястьем лоб, с которого лился пот, — поставьте им один на всех навес в тени и всех как придут в