Осознавать это было очень тяжело, ведь сейчас он был лишен всякой возможности повиниться перед любимым человеком. Да, любимым! То, что лишь «казалось» ему в Москве, здесь, в далеком море, стало совершенно очевидным. Как же ему хотелось оказаться сейчас рядом со Светой, заглянуть в милые карие глаза, обнять, прижать крепко к груди, покаяться в своем глупом бегстве и сказать наконец о своей бесконечной любви!

Время шло, и чем ближе был конец плаванья, тем крепче становилась решимость Андрея сразу по возвращении в порт отправиться в Москву. И хотя у него совсем не было уверенности в том, что Света захочет его выслушать, никаких сомнений не осталось — он к ней поедет. Андрею было просто необходимо увидеть Свету, он обязан сказать, что виноват перед ней и что любит ее. Сказать — а уж там будь, что будет!

Когда их траулер пришвартовался, Андрей увидел среди встречающих… Мироновну. Это его приятно удивило, даже развеселило. Старушка так искренне была ему рада, что Андрей не стал говорить ей о своем предстоящем отъезде — не захотел огорчать. Они направились к автобусной остановке, и Мироновна, забавно семеня рядом с Андреем, обстоятельно рассказывала нехитрые местные новости. О соседях, о новом начальстве в порту, о растущих ценах, о коптящей печке…

Мироновна устала, начала задыхаться, и Андрей, заметив это, остановился. Старушка, чуть отдышавшись, виновато взглянула на него.

— Андрюша, я ведь что в порт-то притащилась… Обманула я тебя, вот что. Ко мне тут девица одна на постой попросилась — корреспондентка, что ли, — всего-то на неделю. Я ей говорю: мол, занята у меня комната, квартирант, мол, вот-вот с моря придет. А она такие деньжищи мне посулила, что не удержалась я, пустила до твоего возвращения. Но ты не серчай, я ее предупредила — она сегодня же съедет! Еще утром вещички собрала, может, уже и уехала, не знаю.

— Мироновна, мне ведь только ночь переспать, завтра я тоже уезжаю, так что зря ты девицу-то… — пожал плечами Андрей и двинулся дальше.

— Ну как же… я же тебе обещала… — растерялась старушка и вспомнила вдруг: — Да, Андрюш, тебе ведь письма приходили. Из Мурома и из Москвы.

— Где они? — остановился Андрей.

— Дома, где же еще? — удивилась Мироновна. — У тебя в комнате, в шкафчике…

— А из Москвы от кого? — нетерпеливо спросил Андрей.

Старушка нахмурила брови, вспоминая.

— Как же?.. Сейчас… А! Вспомнила: от Ильина Пэ И. Два письма от него, остальные — из Мурома.

Письма были от Иваныча, соседа Светы, в них могло быть что-то и о ней. Наверняка было — и что-то важное! — не даром же их целых два!

Автобус еле полз, а Андрею до зуда не терпелось узнать, что же в этих письмах. Всю дорогу он гадал, что же (дважды!) хотел сообщить ему Ильин. От остановки к дому Мироновны он от нетерпения почти бежал. Старушка, задыхаясь, мелко трусила следом. Андрей вскочил на крыльцо и остановился, поджидая хозяйку. Спустя пару минут подошла чуть живая Мироновна.

— Фу, уморил… Что ж ты бежишь-то, как ошалелый?! Никуда твои письма не денутся…

— Открывай, Мироновна, не томи! — торопил Андрей.

— Сейчас, сейчас… Дай хоть отдышаться малость, чумной!.. Куда ж я ключи-то задевала? — Мироновна достала, наконец, ключи и взялась за дверную ручку. — Ба! А дверь-то открыта! Видать не съезжала еще моя постоялица…

Обогнав хозяйку в сенях, Андрей первым подошел к своей комнатке. Коротко постучал и, не дождавшись ответа, открыл дверь.

И… оцепенел, замер как вкопанный, не в силах поверить своим глазам.

Посреди комнатки на стуле, сложив руки на огромном животе, сидела… Света!!!

Она молча смотрела на него, спокойно и приветливо, без тени вызова или упрека. В ее глазах была лишь тихая радость от встречи, и только в самой глубине крохотной искоркой поблескивала тревога…

Андрей хотел сказать что-то, но не смог. Перехватило горло, и — от разрывающей душу нежности, от нестерпимо острого ощущения счастья, от вины, от раскаянья, от благодарности, от любви — в его глазах появились слезы. Он шагнул к ней, опустился на пол и спрятал лицо в ее коленях. А Света гладила его мягкие волосы и, тоже глотая слезы, тихо и ласково повторяла:

— Ну что ты, Андрюшенька?.. Что ты?.. Успокойся, родной мой… Что ты?..

…Миронова тихо затворила к ним дверь и, осторожно ступая, прошла на кухню. От погони за Андреем противно дрожали ноги и щемило в груди. Она достала с полки коробку с лекарствами, сунула под язык таблетку. Ничего, сейчас отпустит. Надо только немного посидеть…

Она вспомнила, как неделю назад на ее пороге появилась Светланка и спросила Андрея. Едва взглянув на нее, на ее живот (по всему видать — будет парень!), она нутром своим, особым бабьим чутьем, сразу поняла: по ней, по этой самой девке, сох перед плаваньем Андрюшка! А та, как узнала, что он в море, тут же сникла вся, стоит — чуть не плачет. Извините, мол, до свиданья — и к калитке.

Мироновна улыбнулась — она вспомнила, как пришлось ей расстараться, чтобы заставить Светланку остаться: и уговаривала, и стыдила, и ругала, пришлось даже накричать на дуреху!.. А девонька-то какая славная — и добрая, и умница, и красавица, а Андрюшку как любит!.. Да и он, видать, ее тоже… Что уж там, в Москве, промеж них случилось — про то ей не ведомо, а только не иначе, как ерунда, глупость какая-то…

Мироновна спохватилась — что же это она сидит! Мужик с моря пришел, его кормить надо, да и девка с утра крошки в рот не взяла, вся как на иголках…

Она встала и, вздохнув, принялась за извечные женские хлопоты, успев подумать напоследок: «А все-таки молодец ты, Марья Мироновна! Вон у них как сразу сладилось-то… Ну, дай-то Бог… Дай Бог!..»