следствие и ее не найдут? Это убьет Нурию, нельзя давать умирающему ложную надежду.

– Я шла с английского, решила зайти, – лихо врет Эва.

Она уже решила ничего не говорить Нурии: та просто не сможет переварить такую новость, растеряется, запаникует – и все. Вот облом, придется ей унести свой секрет с собой. Она не рассчитывала увидеть Нурию Солис, вот отец Барбары – другое дело, он-то заслуживает доверия.

– На каком ты факультете? – спрашивает Нурия безо всякого интереса, просто из вежливости.

– Журналистики, – отвечает Эва тоненьким голоском.

Она боится, что Нурия опять разрыдается: Барбара тоже хотела поступать туда же, они всегда повторяли, что будут учиться вместе, а потом станут международными корреспондентками и будут вещать из других стран. «Я из Токио, а ты из Нью-Йорка», – говорила Барбара. «Почему это? А может, наоборот?» «Ладно, ты из Токио, а я из Нью-Йорка. Мне же лучше, не придется морочиться и учить японский». Барбара всегда сбивала ее с толку. Эва никогда по-настоящему ее не понимала. Даже когда между ними все было идеально и они могли читать мысли друг друга, Барбара не допускала ее до самого сокровенного, что-то от нее скрывала. Такая она была: день на день не приходился. «Что с тобой?» – спрашивала, бывало, Эва, заранее зная ответ. «Ничего». Но Эва знала, что она лжет, потому что Барбара была лгунья. Эва помнит, как было с Мартином Боррасом: Барбара больше двух месяцев отрицала очевидное. «Что ты делала вчера вечером?» – спросила Эва как-то раз, отлично зная, что накануне вечером Барбара нежничала с Боррасом в «Гито» за позабытой кока-колой. «Ходила с мамой в магазин», – соврала Барбара. «Что купила?» – «А тебе-то какое дело?» Когда Барбара становилась агрессивной и принималась огрызаться, Эва отступала. А может, они никогда и не дружили по-настоящему. Может, это просто Эва себе напридумывала. Настоящую подругу видишь насквозь, знаешь ее сердце и душу, а Барбара всегда оставалась для нее загадкой, «секретным материалом».

Вдруг кто-то энергично распахивает дверь, громкий голос кричит: «Привет!», и крик этот звенит в пустом и печальном коридоре. Вслед за голосом звучат бодрые уверенные шаги. У Эвы замирает сердце. Отец Барбары! Пепе Молина. Из всей семьи он один и остался в живых. При виде Эвы, сидящей на диване рядом с его женой, он застывает.

– Привет, Эва! Что ты тут делаешь? – спрашивает он напрямик, не ходя вокруг да около, не отдаваясь своим чувствам.

Эва вскакивает.

– Просто решила зайти к вам ненадолго.

Пепе Молина подходит поближе и целует ее в щеку.

Он среднего роста, худой, но, в отличие от жены, не тощий, без единого седого волоса, гибкий, подтянутый. Под безупречным шерстяным костюмом угадывается гармоничная фигура. Он похож на античную статую, как и Барбара. Тело Барбары было как из учебника анатомии, признает Эва и даже сейчас ощущает укол зависти. Барбара носила тридцать восьмой размер без грамма жира, у нее были каштановые кудри, как у отца, а все остальное – нежный овал лица, улыбку, озорной взгляд – она унаследовала от матери.

– Нурия, ты предложила Эве что-нибудь выпить?

Нурия вздрагивает и тут же встает, словно ее внезапно разбудили.

– Прости, налить тебе чего-нибудь? – выпаливает она.

Эва хватается за эти слова как за спасательный круг.

– Кофе, пожалуйста, – быстро говорит она.

Нурия Солис уходит на кухню, а Пепе Молина садится напротив нее и вопросительно смотрит: он умный, сразу все понял.

– Ты же хотела мне что-то рассказать?

Он догадался, что Эва зашла не просто так, и стоило Нурии выйти из гостиной, как Эва наклоняется к нему, чтобы никто не услышал. Она говорит быстро, словно боится, что Нурия сейчас вернется и спросит, хочет она черный кофе или с молоком.

– Мне позвонила Барбара, – выдает она без предисловий.

– Как ты сказала? – Он потрясен. – Тебе позвонила Барбара?

– Да, она жива, я слышала ее голос, она говорила со мной.

Пепе Молина закрывает глаза и обхватывает голову руками. Он ошарашен, не может вместить эту новость, Эва боится, что у него случится инфаркт. Он побледнел, но не плачет; румянец и голос быстро возвращаются к нему.

– Что она тебе сказала? Где она?

И тут Эва вынуждена признать, что почти ничего не знает.

– Это был совсем короткий разговор, она прокричала: «Помоги мне!» – и сказала, что это Барбара, и это действительно была она, я ее узнала. Но я не знаю ни где она, ни где она была все это время. Я перезвонила, но она не ответила на мобильный.

Голова Пепе непроизвольно дергается.

– На мобильный? Она с мобильного звонила? Ты знаешь номер?

Эва вытаскивает блокнот и диктует ему номер.

Пепе так нервничает, что никак не может найти ни бумагу, ни ручку. Вдруг он поворачивается к ней.

– Вырви листок и дай мне! – приказывает он.

Но Эва уже достала ручку и записала номер на уголке газеты, лежащей на столе.

Пепе тянется к газете, у него трясутся руки.

– Так значит, она не взяла трубку?

– Связь оборвалась, как будто зарядка кончилась или перестало ловить, кто его знает.

Пепе Молина встает, берет домашний телефон, набирает номер, выжидает несколько секунд и отключается. На его звонок она тоже не ответила, думает Эва.

Пепе глубоко дышит, он размышляет.

– Ты ведь ничего не говорила Нурии? – внезапно спрашивает он.

Эва качает головой.

– Я не смогла, ей так плохо. Она только увидела меня – и сразу расплакалась.

Пепе Молина не расслабляется.

– Ты все правильно сделала. Тут нужно действовать с холодной головой, а Нурия этого никогда не умела. – Лицо его становится очень серьезным. – У тебя есть какие-нибудь мысли, где она может быть? Что угодно, что могло бы нам помочь?

И на сей раз Эва рассказывает то немногое, что ей известно.

– Однажды вскоре после исчезновения Барбары я была в доме Мартина Борраса в Росасе. Ему зачем-то понадобилось спуститься в погреб, мне он велел подождать. Его очень долго не было, и я пошла за ним, но спуститься не успела: он увидел, как я открываю дверь, и отреагировал очень агрессивно, как будто прятал в подвале что-то, что мне нельзя было видеть.

Эва дрожит и опускает глаза. Вот и всё. Она рассказала главное, обойдясь без лишних подробностей. Не пришлось рассказывать ни зачем она пришла к Боррасу, ни чем они там занимались.

Пепе тоже молчит. Он снова садится, удивленно качает головой, будто не верит ей.

– Ты хочешь сказать, этот урод четыре года держал мою дочь у себя в подвале?

– Нет, нет, – поправляет его Эва, в ужасе от этого