Она все время импровизировала, как будто жизнь – один долгий эксперимент, и строгие принципы, которые проповедовал Пепе, ее не убеждали. «Ну ты чокнутая», – сказал он ей, когда они познакомились. И так оно и было. Она всегда витала в облаках, была влюбчива и непостоянна, не могла сидеть спокойно ни секунды. Она ходила в горные походы, колесила по миру с рюкзаком на плече и билетом в кармане, меняла парней как перчатки, записывалась на курсы фотографии и иностранных языков, всегда была в движении – и никакого тебе покоя и равновесия. Как же ей повезло с Пепе! Она и представить себе не может, как пережила бы эту пытку без его постоянного присутствия и поддержки. Потому она и терпит его упреки и отстраненность. Другой бросил бы ее, другой давным-давно ушел бы. Вот чего она всегда боялась, когда он смотрел на нее так сурово, как бы говоря ей без слов: это ты подтолкнула Барбару к побегу, это ты позволила ей сбежать, это ты не смогла воспитать ее как следует. И эту горечь ничем не вытравить. «Оставь ее в покое, пусть научится ошибаться», – говорила она. «Бывают ошибки, за которые расплачиваешься всю жизнь», – отвечал Пепе. И это слово ранит ее, как непрекращающаяся мигрень. Ошибки, ошибки, ошибки. Сколько же ошибок она совершила? Зачем толкнула ее в объятия Мартина Борраса? Зачем поддержала ее в этом? Почему не запрещала видеться с ним? Почему не предвидела опасностей, которые ее окружали? Почему? И Нурия мучает себя, пытаясь вспомнить, когда все начало разваливаться, с какого момента ей надо было перестать гнуть свою линию и начать слушаться Пепе.

Может, когда Барбара еще совсем маленькой стала отдавать предпочтение папе? Когда сама она, с болью в сердце, но счастливая, ничего не сделала, чтобы вернуть дочь себе? А может, когда Барбара будто погасла ни с того ни с сего – летом, когда ей было четырнадцать? Нурия тогда хотела спасти ее, пусть и против ее воли.

«Оставь ее в покое, – говорил Пепе, – это пройдет».

«Но она не выходит из дома, не хочет никого видеть!»

«И что? Наберись терпения».

Но терпения ей не хватило, и она попросила о помощи Эву, лучшую подругу Барбары. Нурии хотелось, чтобы они ходили куда-то вместе, как раньше, и она сама предложила девочкам записаться в турклуб, познакомиться с новыми людьми. Это именно она подзадоривала Барбару, чтобы та наводила красоту, влюблялась и наслаждалась своим телом. И Барбару швырнуло из уныния в безумие. Она голову потеряла из-за этого мальчика. Нурия сразу поняла, что Барбара влюбилась, – по тому, как она стала смотреться в зеркало, красить губы, как она ждала звонка и подглядывала из-за шторы, пока он ждал ее возле дома. И вместо того чтобы быть начеку и сказать Барбаре, что она еще слишком юна, Нурия толкнула ее в его объятия и позволила разъезжать с ним на мотоцикле, не предупредив об опасностях. Барбара должна была понять: Мартин значительно старше, он богат и нетерпелив. Она его толком не знала, ни его самого, ни его семью, а ведь он мог оказаться жестоким, мог применить к ней силу: любовь слепа, от любви умирают. Нурия Солис не говорит этого вслух, но она уверена: это Мартин Боррас убил ее дочь. С него все началось, им и закончилось. Нурия не чувствует ненависти, лишь вину. Лишь она сама и Мартин видели обнаженное тело Барбары, юное тело с синяками и порезами на предплечьях. Надо было рассказать об этом Пепе, надо было припереть Барбару к стенке и добиться правды. Она призналась бы, что Мартин Боррас принуждал ее к сексу против ее воли, что это из-за него она пьет противозачаточные, что не смогла бросить его, потому что слишком влюблена. Но Нурия оказалась эгоисткой и предпочла избежать столкновения: в результате ее воспитательные методы оказались бы разгромлены, а гордость посрамлена. Она промолчала и таким образом избежала гнева Пепе: он обязательно вспылил бы, если б выяснилось, что его подозрения небеспочвенны. Нурия никому ничего не сказала, она надеялась, что все разрешится само собой, ведь нельзя научить человека жить, каждый учится сам, на собственных ошибках. Она верила, что со временем Барбара повзрослеет, а этот опыт чему-то ее научит и убережет от страданий в будущем. Но Барбара осталась без будущего. Ошибки, ошибки, ошибки. Нурия снова в тупике, из него нет выхода. С того самого момента, когда она поняла, что Барбара больше не ее девочка, что она ускользает, избегает ее нежностей, прячет голову под подушку и твердит: «Уходи, мам, отстань, ты не поймешь». Она повела себя как трусливая эгоистка и теперь всю жизнь будет грызть себя за это. За свою толерантность – ведь это лишь красивое слово, которое обозначает несознательность. За свою трусость и невнимательность она заплатила очень дорого.

После бегства и исчезновения Барбары она рухнула, не в силах поднять голову, признать свое поражение, найти, во что верить, и растить оставшихся детей без угрызений совести. Отсутствие Барбары и на них оставило отпечаток. И еще кое-что терзает Нурию, кое-что, в чем она никогда никому бы не призналась. Ей не удается любить близнецов с той же силой, что и Барбару. Она панически боится страданий, и каждый раз, когда ее взгляд устремляется к мальчикам, что-то внутри останавливает ее. Она пытается понять, кто они, о чем думают, скрывают ли что-то от нее, как скрывала Барбара, и приходит к выводу, что за всю жизнь только и успела, что разрушить свою собственную семью. Семью, которую мечтала поддерживать, несмотря на любые трудности.

Иногда Элисабет пытается вытащить ее из этого онемения, показывает фотографии из их общего детства, напоминает, что раньше Нурия была сильной. Как она залезла на Матагальс, таща Барбару на спине в рюкзачке, как каталась на лыжах в Форт-Ромеу, пока Барбара постоянно путалась под ногами, как сажала Барбару в машину и отправлялась в кемпинг в Бретани – навстречу приключениям, не боясь неизвестности. Но Нурия уже не помнит, да ей и неинтересно, кто была эта веселая девушка, которая когда-то влюбила в себя Пепе (его привезли в больницу с язвой желудка, а она его успокоила, объяснила, что это совсем не опасно). Наверное, ей слишком многого хотелось, но пришлось посмотреть на вещи реалистично и бросить учебу в медицинском. Было нереально одновременно работать, учиться и растить ребенка, но она, упрямая как осел, отказывалась в это верить. Когда родилась Барбара (она была счастлива!), ей оставалось доучиться всего один год, ей