Она бы не поверила мне и уж точно не смогла бы помочь. Она знала, что я что-то скрываю, но не стала допытываться. Это Эва с мамой убедили меня записаться в турклуб, развеяться. Тебе нужно стряхнуть с себя грусть и выйти из дома, говорили они, и я позволила им себя убедить. Но ровно в ту секунду, когда Мартин Боррас на меня посмотрел, я поняла, что мы с Эвой больше не сможем дружить. Либо Мартин, либо Эва – сказала я себе. И выбрала Мартина. Эва все равно больше не была моей подругой, она была подругой моих отца и матери, не моей. А может, я даже не раздумывала, просто сделала то, чего просило мое тело. Сложности начались потом.

Тем же вечером, выйдя со встречи клуба, я увидела Мартина. Он стоял снаружи, снимал с мотоцикла замок и искоса поглядывал на меня. Я соврала Эве, что забыла телефон, а когда вышла несколько минут спустя – сердце выпрыгивало у меня из груди, – Мартин стоял в каске, но мотоцикл так и не завел. Было ясно как день: он дожидался меня.

– Подвезти тебя куда-нибудь? – Ясно было, что он в таких делах профессионал.

Я сказала, что да, пожалуйста, что я живу недалеко, но очень хотела бы прокатиться. Крепко обхватила его спину, обняла его – и почувствовала, как по ногам побежали мурашки; я задрожала. Перед тем как впервые поцеловаться, мы переписывались в мессенджере и слали друг другу эсэмэски. Через пару месяцев мы с ним уже встречались – за спиной у Эвы и у всех остальных. Я не хотела, чтобы родители узнали, придумывала отговорки: контрольные, домашние работы, походы в кино. И в конце концов случилось неизбежное – мы с Эвой поругались. Ей было больно, она ревновала – и обвинила меня во лжи. Она была абсолютно права, и так я впервые в жизни осталась совсем одна, без единственной подруги – именно тогда, когда она была мне особенно нужна. У меня остался только мой парень, и я ухватилась за него, как за спасательный круг. Я хотела узнать любовь вместе с ним и забыть о том, что со мной произошло. Я твердила себе, что это неважно, что я просто оступилась, ошиблась, что это никогда не повторится, но иногда думала об этом – и мозг мой затуманивался и хотелось умереть. Я не могла сосредоточиться на учебе, чувствовала себя грязной, тосковала по Эве и наивно думала, что любовь к Мартину очистит меня. А может, я так не думала. Может, просто хотела этого и одновременно боялась. Я наряжалась для него, для него укладывала волосы, но, когда он однажды тихонько подкрался сзади и поцеловал меня в шею, я завизжала как резаная, как будто в шею мне воткнули нож. Я сама испугалась своей реакции, потому что она была инстинктивной. Я запаниковала, как в тот раз, когда он впервые сунул руку мне под юбку – я тогда грубо ее отпихнула. Мартина это злило, понятное дело. Непросто с тобой, говорил он, много мороки. Я молчала. По ночам мне снилось, как я его целую, но, когда он был рядом, когда я ощущала его прикосновения и горячее дыхание у себя на коже, меня бросало в озноб и все тело коченело, как у мертвой. Я чувствовала себя глыбой льда, придумывала отговорки и сбегала. Я долго не могла расслабиться, привыкнуть к его прикосновениям, к его губам у меня на шее, и как он кусал меня, и щекотал за мочку уха, и нашептывал что-то приятное. Я так и не привыкла к объятиям сзади, но научилась предугадывать его поцелуи и получать удовольствие от его ласк. Признаю: я была влюблена. У меня не было права влюбляться, но я влюбилась – или, по крайней мере, хотела влюбиться. А потом, когда я думала, что все хорошо, что я самая обычная девушка, такая же, как другие, это снова произошло – и на сей раз выхода не было.

Это случилось во время праздников, на Рождество, и застигло меня врасплох. Все мои мысли были о Мартине, и я забыла об осторожности. Он ревновал, я видела это по его глазам. Он кричал, что я связалась непонятно с кем, наставила ему рога, что я как сука во время течки, избил меня до полусмерти, угрожал обо всем рассказать. Школа была адом, дома я тоже жила в аду, отношения с Мартином превратились в ад, а Эва послала меня к черту уже давно. Я не могла оттуда вырваться. Я горела заживо, и у меня не было выбора, кроме как отдаться пламени. И все же я не теряла надежды спастись через Мартина: сбежать вместе с ним, уехать на мотоцикле далеко-далеко – ветер в лицо, безо всякой цели. Я три раза пыталась заняться с ним любовью и все три раза в ужасе убегала. Последняя попытка пришлась на Страстную неделю, на первый день каникул, и я сожгла себе пути к отступлению: назначила свидание у него дома, наедине, и поклялась себе, что эту ночь мы проведем вместе.

Он поджидал меня с улыбкой и готовым сценарием. По периметру ковра стояли зажженные свечи, по полу были разбросаны подушки – как бы случайно, предостерегающе звучала Love is Dead. We die when love is dead. It’s killing me. We lost a dream we never had[21]. Он предложил мне напиток его собственного изобретения, как он сам сказал – просто бомба. Я выпила, ни о чем не спрашивая, и вскоре мне стало щекотно и радостно, я почувствовала себя легкой, невесомой. Помню, что стала иначе видеть вещи и цвета, вдруг жутко захотелось смеяться и танцевать. Музыка расходилась волнами по каждой клетке моего тела, гибкого, как стебель бамбука, но у него были холодные руки, слишком холодные. Он пытался расстегнуть на мне блузку, я сказала, что хватит, что я не хочу, что хочу просто немного потанцевать, но он не обращал внимания и продолжал меня раздевать. Холод превратился в омерзение. Я закричала. И тогда он швырнул меня на ковер, больно схватив за руки и за ноги, навалился всем своим весом, и мы стали кататься по ковру в неравной борьбе. Я кусалась и отбивалась, но было ясно: он победит. Я была в отчаянии. Это была не влюбленность, не история любви. Я разрыдалась, а он, услышав это, вдруг замер и будто очнулся от кошмара. Встал, откинул волосы с лица и сказал мне убираться. Я