— А он и не был, — ответил Данил. — По крайней мере, для меня.

Слезы свободно потекли по ее щекам, падая на платье и сверкая среди хрустальных бусин.

Каждая слеза очищала душу Мейсон и уносила с собой ее сожаление, печаль и боль, позволяя горю превратиться в любовь к своему сыну. Данил обнял ее, позволив выплакать горе, которое она столько лет носила в себе. В его объятиях она чувствовала себя спокойной и защищенной. Этот человек когда-то украл ее сердце, а теперь его вернул.

Данил вел Мейсон через пустынные залы летнего дворца, а в душе у него царило смятение. Он думал, что откровенный разговор о прошлом поможет ему. Данил надеялся, что наконец-то избавится от этого… Он искал в уме слово, которое подошло бы для передачи всех его эмоций и физических ощущений, и не находил.

Он молча провел Мейсон в ванную комнату королевских апартаментов. Вернувшись в гостиную, он подошел к бару и налил себе виски, несмотря на раннее утро.

Любимые утренние часы не приносили успокоения.

Она плакала. На мгновение он испугался, что она не сможет остановиться. Впервые с тех пор, как он решил, что пора окончательно расстаться с прошлым, он задался вопросом, не совершает ли он величайшую ошибку в своей жизни. Ее горе не шло ни в какое сравнение с тем, что испытывал он сам. Он подавил проклятие, рвавшееся наружу. Какой же он дурак. Наивно было думать, что, избавившись от боли и горя, он сможет обрести свободу. Впервые за все эти годы Данил был вынужден признаться себе в том, что ему никогда не освободиться от Мейсон Макоулти. А хотелось ли ему этого на самом деле?

Он услышал, как отворилась дверь ванной, но не посмел обернуться, хотя всем телом ощущал присутствие Мейсон.

Он был уверен, что она чувствует то же самое. Похоже, невидимая нить связала их навеки.

Желание обладать друг другом росло с непреодолимой силой. Данил обернулся и схватил ее за запястья, не давая ей дотянуться до него.

— Не надо, — приказал он. Слово прорвалось сквозь пелену желания, настолько сильного, что даже Данил с его железной волей с трудом ему противостоял. Она видела его в золотых крапинках потемневших от страсти глаз, чувствовала его в том, как он все еще не отпустил ее руку, ощущала его вкус, когда слабый, знакомый и сладкий аромат виски веером окутывал ее.

— Я хочу эту ночь, — сказала она, удивляясь, что в ее голосе не слышно дрожи, которую испытывало ее сердце. — Мне нужно. Разве ты не понимаешь?

Он понимал. Это была самозащита. А разве он не защищал себя все эти годы? Разве не поэтому он пустился в нелепые поиски идеального королевского союза без любви?

— Я здесь, — призывно прошептала она. Обещание, подношение.

— И как долго на этот раз? — спросил он.

Но ответа не потребовалось. У Мейсон все было написано на лице.

Она предлагала ему способ изгнать их демонов раз и навсегда. Она предлагала ему себя. И у него не было сил сопротивляться.

Он притянул ее к своей груди, не в силах больше бороться с собой. В тот момент, когда его губы коснулись ее губ, он испугался, что не сможет больше ее отпустить. Ее губы раскрылись под его языком, позволяя войти в мягкое и сладкое лоно ее рта. Ее свободная рука взлетела к его лицу, пальцы запутались в темных завитках его волос. Их тела слились воедино.

Мейсон подтолкнула его к креслу, и Данил рухнул в него как подкошенный. Склонившись над ним, не желая прерывать поцелуй, она высвободила руку из его хватки и ухватилась за подол своего пурпурного платья. Подтянув его повыше к бедрам, Мейсон оседлала Данила.

На мгновение ей захотелось положить голову ему на плечо, просто остаться с ним, наслаждаясь его силой и теплом. Боже, как же ей этого не хватало.

Но затем его руки обхватили ее бедра, сильно притянув их к твердому гребню его возбуждения. Тонкие шелковые трусики служили слабой защитой от натиска их обоюдного желания.

Ощущение его затвердевшего мужского достоинства было невероятным, до боли знакомым и в то же время совершенно новым. Она хотела, чтобы у них обоих был этот момент, этот последний раз, чтобы, когда они расстанутся, это воспоминание останется с ними навсегда. Последний акт любви, в котором они оба отчаянно нуждались и которого заслуживали.

Его пальцы пробрались под платье и нежно гладили ее разгоряченную кожу. Своими прикосновениями он приводил ее в трепет, командуя ее телом. Дэнил откинулся на спинку кресла, прервав сладостно-мучительный поцелуй, и она поняла, чего он хочет. Она чувствовала то же самое. Он хотел видеть желание в ее глазах, хотел видеть искры сильных чувств, охвативших ее, хотел услышать ее мольбы. Она знала, потому что тоже хотела этого от него.

О боже, такого никогда не было. Десять лет назад их любовные игры были невинными, по сравнению с тем, что она чувствовала сейчас. Это был опьяняющий наркотик, от которого невозможно оторваться. Но все мысли улетучились, когда его большой палец опустился ниже, глубже, между ее ног, пробежав по клочку прикрывавшего ее стыдливо влажного шелка. Она с шумом втянула воздух, не в силах скрыть эффект, который произвело его прикосновение. Мейсон чертыхнулась, когда его другая рука скользнула ей за спину, притянув ее к себе еще сильнее. Он просунул палец под ее стринги, крепко прижимая шелк к клитору, и она громко вскрикнула, и только прикосновение его губ заглушило этот бессмысленный звук.

Ее тело плыло на волнах экстаза. Крепкие руки поддерживали ее.

— Я хочу это увидеть. Я хочу видеть тебя всю, — прорычал он в пространство между ними, бессознательно повторяя слова, сказанные им много лет назад.

Он дернул пурпурный шелк, разорвав платье по швам, и отбросил его в сторону. На Мейсон остались только шпильки и крохотный лоскуток трусиков. Его руки скользнули по ее бедрам. Обхватив ее одной рукой, он мягко отодвинул ее назад. Его губы с безошибочной точностью захватили ее затвердевший сосок, разжигая в ней новую волну страсти. Мейсон откинула голову назад и просто наслаждалась ощущениями, которые лились на нее водопадом.

Дэнил никак не мог ею насытиться. Она была словно оазис в пустыне, к которому припал умирающий от жажды. Он без устали целовал ее лицо, шею, грудь, ощущая знакомые ароматы. Это было похоже на возвращение домой после слишком долгой разлуки. Ощущение было одновременно радостным и тревожным. Дэнил не хотел думать о плохом, поэтому двинулся дальше, превратив ее тело в свой дом.

Его губы нашли ее губы, а ладони легли на ее плечи. Дэнил тихо выругался. Он хотел чувствовать ее кожу на своей, но все еще был полностью одет. И Мейсон пришла к тому же выводу. Ее быстрые руки взметнулись к пуговицам на его рубашке. Он хотел помочь ей, но рассмеялся, когда она оттолкнула его руки, не прерывая поцелуя. Мейсон сбросила рубашку с его плеч и провела руками по его груди и спине, вызвав у него нетерпеливую дрожь. Их потребность друг в друге была так велика, что это было почти невыносимо. Он прижал ее к себе и встал, умиляясь от тихого стона наслаждения, который сорвался с ее губ. Он держал ее одной рукой, а другой освободился от брюк и нижнего белья. Дэнил скинул ботинки, снял носки и направился было в спальню.