Поглядев вниз, на улицу, руководитель следственной бригады увидел широченный американский автомобиль — «шевроле-малибу-кабрио» модели 1964 года, а может, «бьюик-лесабр» 1959-го. Еннервайн не очень хорошо разбирался в этих вещах. Вот какое-то непривычное сочетание цветов… а, понятно, это американский флажок на розовом «шевроле». За рулем автомобиля сидел темнокожий офицер вооруженных сил США, как минимум капитан-лейтенант, насколько можно было судить отсюда. Еннервайн знал, что со времен окончания войны в этих краях находилась не только американская военная база, но и такая спорная организация, как Европейский центр исследований по вопросам безопасности имени Джорджа Маршалла. Даже старый Рамсфелд когда-то нанес сюда визит и задал головомойку бургомистру. Нет, конечно, вряд ли американский министр обороны позволил себе такое, однако подобную ситуацию вполне можно себе представить. Яркий автомобиль остановился, к нему подбежала темнокожая женщина в форме, в звании не ниже капитана. Она открыла переднюю пассажирскую дверь и что-то крикнула сидящим в салоне — возбужденно и по-южному темпераментно. Еннервайн еще немного подтянулся, чтобы лучше видеть происходящее, и высунулся из окошка по бедра. А вот и кое-что интересное! Внизу, наискосок от подоконника, рядом с водосточным желобом болталась на ветру какая-то вещь — не то промокший насквозь мешочек, не то пострадавший от непогоды футляр, не то отданная во власть дождя сумочка. Предмет висел на туго натянутой леске, один конец которой был закреплен под этой крышей, а другой — под соседней. Все это выглядело так, будто бы кто-то вывесил из окна свою спортивную обувь для проветривания. Еннервайн снова убрался в окошко, осторожно приземлился на ненадежные доски и направился к выходу с чердака. Там стоял Беккер, в нарушение всех правил куря сигарету. Еннервайн рассказал ему об увиденном за окном.

— Может, этот мешочек и не имеет никакого отношения к делу, но все же проверьте его на всякий случай.

— Мы проверяем все, — отозвался Беккер с нотами превосходства в голосе. Еннервайну был неприятен этот тон, и он решил дать сдачи.

— Однако крышу вы осмотреть забыли!

— Такие осмотры мы проводим только со страховочным снаряжением. Его скоро подвезут.

— Вот как, значит, следующим этапом вы собирались обследовать крышу? Неужели?..

— Ну разумеется, собирались, что за вопрос! Но только мы в отличие от вас оборачиваем рамы и подоконники пленкой, прежде чем на них опираться.

— Да ну вас к дьяволу! Я был в резиновых перчатках.

— А как быть с потовыми выделениями вашего тела, микроскопическими волокнами ткани от вашей одежды, вашими волосами, наконец?

— Прекратите, Беккер! На восемь вечера вчерашнего дня у меня железное алиби. Я точно не спихивал отсюда капельдинера.

— …Еще вы могли оставить капельки слюны, микроскопические фрагменты кожи, а также царапины от пряжки ремня…

— Но по крайней мере я не оставлял сигаретного пепла на месте происшествия, как вы, Беккер!

«Совместные впечатления на „чистом воздухе высот“ не так уж сплачивают, как принято считать», — подумал Еннервайн. Он хмурился и молчал, Беккер тоже.

— А, так вот где тут, значит, место для курения!

С этими словами на лестнице появилась Мария Шмальфус со стопкой протоколов допросов свидетелей под мышкой. Она протянула бумаги Еннервайну на подпись. Посмотрев сначала на одного коллегу, потом на другого, девушка сразу почуяла взрывоопасность ситуации. И сказала — лишь чтобы не молчать:

— Шеф, мы слышали ваше интервью по радио.

— Ну и как? Увлекательно?

— Если честно, то оно получилось слишком уж лапидарным. Не могли бы вы в следующий раз отвечать на вопросы немного подробнее, не только «да» и «нет»?

— Для этого у нас есть вы, щедро одаренная красноречием психолог, способная с блеском давать подробные интервью, учитывающие интересы простых граждан, — проворчал Еннервайн. Обстановка слегка разрядилась.

— Но если эта красноречивая психолог зашивается в работе? Что тогда?

— Тогда я запишусь на курсы медиапланеров, потом сделаюсь пресс-секретарем полиции и с утра до ночи только и буду раздавать интервью, я давно об этом мечтаю. Но пока до этого не дошло, я попытаюсь раскрывать преступления. — Еннервайн окинул Беккера взглядом средней суровости. — И при этом оставлять как можно меньше следов. Фрагменты кожи, потовые выделения… Это просто смешно.

Руководитель экспертно-криминалистической службы агрессивно кивнул. Он собирался было отбрить оппонента, однако Мария, слушательница вводного курса по стратегиям разрешения конфликтов, положила Беккеру руку на плечо и повлекла его за собой вниз по лестнице.

Еннервайн закрыл глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Вот Евгений Либшер, капельдинер, стоит на чердаке, на прочной балке потолочного перекрытия. Вот он поскользнулся, споткнулся, оступился и тому подобное, или кто-то его толкнул. Мужчина рухнул сначала на пол, но гнилые доски проломились под его солидным весом, и он полетел вниз. Он падает на тонкую панель из пластика, та отрывается… Растопырив большой и указательный пальцы, Еннервайн помассировал виски, стараясь сконцентрироваться на главном. Соответствуют ли описанные свидетелями звуки этой модели ситуации? Большинство опрошенных упоминают два звука, один из которых сменился другим после короткой паузы. Не «тс-с-са-вонк!», а, скорее, «тс-с-а… вонк!». Эти утверждения похожи на правду. Наверное, публика сначала услышала треск отрываемой декоративной пластинки, а потом удар при падении Либшера на этого бедолагу. Однако почему никто из свидетелей не заметил самого происшествия? Обязательно надо еще раз сесть с коллегами в зале, попросить Шмидингера включить точно такое же освещение, какое было на концерте, и, затаив дыхание, глядеть на сцену, попутно проверяя, действительно ли можно не заметить падения человека с потолка. «Бедная Гизела, никак тебе не удается отделаться от нас», — подумал Еннервайн. Однако больше всего его занимал вопрос, зачем же Евгению Либшеру понадобилось идти на чердак. Чем он там занимался? Был ли это обычный, рутинный контрольный обход? Вряд ли — на чердаке слишком шаткий пол. Может, капельдинер намеревался немного поспать на верхотуре? Для этого есть более удобные места. А если он хотел поглядеть с «горних высот» на заявленный в рекламе стриптиз Пе Файнингер, клюнув на этот маркетинговый ход? Еннервайн надавил на виски сильнее. Итак, служитель провожает двух опоздавших зрителей в зал, потом по какой-то причине взбирается под самую крышу и случайно оказывается в том месте, где доски совершенно прогнили. Пол проламывается… Первое совпадение. Потом он падает аккурат на одного из тех двух опоздавших, которых недавно ввел в зал. Второе совпадение. Можно ли в таком случае утверждать, что совпадений много? Гаупткомиссар с остервенением массировал виски, уже обеими руками, однако так и не мог выдавить оттуда еще хоть одно совпадение.

Он направился к лестнице и стал спускаться в фойе, чтобы еще раз подняться оттуда на чердак, в точности повторив последний маршрут Либшера. Очутившись внизу, возле занавешенного алым бархатом входа в зрительный зал, Еннервайн бросил взгляд на свои наручные часы, засекая время. Для начала он пересек фойе в обычном темпе ходьбы. Судя по всему, Либшер прошел мимо гардеробщицы, и та подтверждает этот факт. Теперь на очереди была широкая лестница, ведущая на балкон. Еннервайн поднялся на второй этаж, прошел мимо туалетов, затем зашагал по узкой лестнице на третий этаж. Вскоре он достиг тамбура, явно не предназначенного для публичного пользования, откуда вели четыре двери. На первой висела табличка «Реквизиторская», на второй — «Семья Шмидингер». Рядом была кнопка звонка — вот она, служебная квартира рабочего по зданию. Третья дверь относилась к дополнительному дамскому туалету, а четвертая, самая маленькая и неприметная, вела на чердак. Металлическая, покрашенная той же самой краской, что и стены, она начиналась не от уровня пола, а на полметра выше. Сейчас эта дверь, конечно, была открыта, однако Шмидингер уверял, что обычно она заперта — в соответствии с предписаниями пожарной инспекции. Только у рабочего по зданию имелся ключ от нее, как он недавно сказал Остлеру.