Дэнни ошеломленно молчал, пытаясь представить, как это выглядело не с точки зрения отшельника, который, несомненно, был сумасшедший, а для тех, кто приходил в церковь молиться. Из щели за тобой следят. Он поежился.

Инцаги усмехнулся.

— В кельи запирались не только мужчины. Были также и анахоретки. Каждый, кто попал за эти стены, становился узником веры и мертвым для мира. Официально и фактически. Единственным признаком их существования был прием скудной пищи.

— Боже, — пробормотал Дэнни.

— Вам следует прочитать книгу Кристиана, — сказал священник. — Она, конечно, написана в академической манере, но все равно интересная. Особенно глава о так называемых вынужденных анахоретах.

— А кто они такие? — спросил Дэнни.

— Анахореты, которые не хотели ими быть, — быстро ответил Инцаги. — Мужчины и женщины, подростки и даже маленькие дети, которых помещали за стены против воли.

Прибыл официант с салатами. Трижды тряхнул над каждой тарелкой перечницей в виде мельницы и резко отдернул ее, мягко проговорив: «Prego»[31].

— Значит, анахореты, которые не хотели быть анахоретами… — начал Дэнни.

— Вам действительно следует почитать книгу Кристиана. Она у вас есть?

— "Лучезарная гробница"? — уточнил Дэнни. — Да, я привез ее с собой.

— Там обо всем этом написано, — пояснил Инцаги.

— Я посмотрю вечером.

— Детектив, — священник чуть подался вперед, — мне не совсем ясно, зачем вы сюда приехали. Если Крис совершил самоубийство, то…

— В том-то и дело, что мы не полностью уверены, что это было самоубийство.

— Ах вон оно что-о-о… — протянул священник. Он отложил вилку и в упор посмотрел на Дэнни.

— Возможно, мистера Терио убили, — тихо промолвил тот.

Священник медленно кивнул.

— В этой версии смысла больше. Я заметил, что Кристиан в последние дни в Риме был чем-то сильно встревожен, даже напуган.

Вот теперь пришла пора для Дэнни по-настоящему играть роль детектива.

— Из-за чего? — спросил он.

— С ним что-то случилось.

— В Риме?

— Нет, в восточной Турции.

Логично, подумал Дэнни. Большую часть годичного отпуска Терио провел именно там и звонил в Стамбул даже после возвращения в Штаты.

— И чем он там занимался?

Инцаги развел руками.

— Исследованиями.

— Какими?

— Собирал материл для новой книги. «Символы синкретизма». — Священник улыбнулся. — Названия ему не всегда удавались.

Когда-то Дэнни слышал эти слова, но смутно представлял их значение. Шесть лет назад на лекциях по курсу «История западных цивилизаций» в колледже они влетали ему в одно ухо и вылетали из другого.

Инцаги заметил его смущение и произнес:

— Кристиан изучал жизнь и учения основателей некоторых религиозных течений Ближнего Востока, которые включали в себя элементы различных религий.

— И кто были эти основатели?

— Мани и Заратустра. Баха-Алла и Шейх Ади.

Первые три имени были ему смутно знакомы, будто являлись вариантами ответа на какой-то вопрос теста выпускного экзамена. Дэнни знал о существовании трех, правда, совершенно непонятных для него религиозных течений: манихейства, зороастризма и бахаизма. Что касается Шейха Ади, то о нем он вообще ничего не слышал. Ну и слава Богу, ведь обыкновенному детективу такое знать не положено.

Дэнни хмыкнул, глотнул вина и поддел вилкой салат.

— Это основатели религиозных сект на Среднем Востоке, — пояснил отец Инцаги.

— Я понял.

— Значит, вы о них слышали?

— О трех первых.

— Но не о Шейхе Ади.

Дэнни кивнул.

— Я так и думал, — оживился Инцаги. — Иезиды не так хорошо известны.

— Иезиды?

— Шейх Ади. Он из иезидов.

Дэнни обнаружил, что играть роль не очень эрудированного детектива несложно.

— Это одно из курдских племен, — пояснил священник. — Субэтническая группа.

Вот теперь появились еще и курды, грустно подумал Дэнни. Все, что он знал о курдах, укладывалось в одну фразу: они живут в Турции или Ираке (а может быть, в Иране) и подвергаются гонениям. И больше ничего.

— Шейх Ади был их пророком, — добавил Инцаги, наворачивая на вилку немного зелени.

— Иезидов?

— Да, иезидов. Кристиан поехал туда изучать «Черное писание». Это священная книга.

Официант принес аппетитно выглядящий стейк для Инцаги и посыпанные крупинками черных трюфелей макароны лингвини для Дэнни. Сам Дэнни, откинувшись на спинку стула, прикидывал в уме, как лучше направить разговор в сторону компьютера.

— А почему они называют эту священную книгу «Черным писанием»? — спросил он.

— Кто знает? — Инцаги задумчиво прожевал кусочек стейка. — Мне их устремления не понятны, ведь они апологеты культа ангела-павлина.

— Вы хотите сказать, что иезиды обожествляют павлинов?

— Не птиц, а сатану.

Дэнни усмехнулся.

— Извините, святой отец, но… я не улавливаю связи.

— Все очень просто, павлин для них является символом дьявола.

— Павлин?

— Да.

Дэнни задумался.

— Вот, значит, как… курды обожествляют дьявола.

— Не все курды. Большинство из них мусульмане.

— Только иезиды?

— Вот именно. Сатане поклоняются иезиды.

Дэнни внимательно посмотрел на священника:

— А вы меня не разыгрываете? Сатана имеется в виду… тот самый?

Отец Инцаги кивнул, продолжая жевать стейк.

— Когда-то племя иезидов было многочисленным, да и сейчас их на земле почти миллион. В течение многих лет они подвергались невероятным гонениям. Во-первых, как курды, а во-вторых, как иезиды. На них лежало как бы двойное проклятие. Многострадальный народ.

Дэнни вздохнул.

— Неудивительно. Того, кто обожествляет дьявола, по головке не гладят.

Инцаги засмеялся.

— Это не то, что вы думаете. Они не приносят в жертву младенцев и не летают на метлах. Иезиды приняли сознательное решение поклоняться сатане, потому что в «Черном писании» говорится, что на восьмой день Бог утомился от мира и предоставил его в распоряжение дьявола. Для них дьявол — это не зло, а Тавус, нечто вроде главного ангела.