– О… не заметила.

– Но твой шахматный сленг достоин уважения.

– Могу я взять ход назад?

– После того как поздравишь маму.

– У нее будет ребенок?

– Даже лучше.

* * *

Красивая и ароматная еда перебралась из тарелок во рты, после чего заработала перистальтика, переправившая пищу в желудок. Карен и Гордон вышли из-за стола, Беттингер взялся за мытье посуды, а Алисса устроилась в кресле с бокалом белого вина.

Вскоре до кухни донеслись телевизионные голоса и приглушенная музыка, и супруги обменялись многозначительными взглядами.

Алисса повела мужа в спальню и заперла дверь. Они тихо сняли одежду, от которой пахло кориандром, и забрались под одеяло. Нежные пальцы исследовали мягкую кожу, член Жюля напрягся, и он ощутил приятную боль. Алисса оседлала мужа, и они нашли общий медленный ритм.

Испачканное фекалиями лицо мальчишки и вскрытый труп Элейн Джеймс не помешали детективу извергнуть жидкость, горячую как кофе, лишь через мгновение после того, как его жена достигла высшей точки удовольствия. Он уже давно научился изолировать работу от дома.

Вскоре к содрогающимся животным вернулась сдержанность, и они накрыли свои тела, глупо улыбаясь друг другу. Ритм их сердец стал медленнее, и прошло десять роскошных минут, прежде чем один из них нарушил молчание.

– Я всегда хотел переспать со знаменитостью, – признался Беттингер.

– Знаменитостью? – Алисса повернула голову, чтобы видеть мужа. – Всего лишь одна выставка.

Детектив провел рукой по спине жены.

– Это нечто большее.

– Ну… Я не хочу слишком на многое рассчитывать.

– Вовсе нет, это очень серьезно.

– Посмотрим.

– Не увиливай, – сказал Жюль. – С тобой произошло кое-что очень хорошее – для твоей карьеры художника – прямо сейчас. Наслаждайся успехом.

– А если выставка пройдет неудачно…

– Все будет хорошо.

– Но если нет? Такой вариант возможен.

– Если даже и так, у тебя будут и другие возможности. И опыт получения удовольствия от восхождения – так что не нужно ни о чем тревожиться.

Художница обдумала совет мужа.

– Наверное, ты прав.

– Конечно, прав.

– Ты очень оптимистичен для пессимиста.

– Ну, это не единственное, чем я обладаю. – Детектив приподнял бровь.

– Уже?

– Я же говорил, что у меня слабость к знаменитостям. – Беттингер приложил руки Алиссы к своему члену, который снова стал твердым. – А эта штука не лжет.

* * *

Вскоре после того как жена заснула, детектив надел джинсы и свитер, закончил мыть посуду и перешел в розовато-лиловый кабинет, где поставил чашку с кофе рядом со стопкой досье, которые мисс Белл оставила на его письменном столе в участке. Он зевнул, откинулся на спинку мягкого кресла и прочитал верхнюю страницу. За последние восемнадцать месяцев в Виктори умерло семьдесят девять женщин, и смерть более половины из них считалась насильственной.

– Боже мой…

Жюль прочитал оставшуюся часть записки. Среди сорока трех возможных жертв убийц было шестнадцать судимых проституток, чьи досье лежали сверху.

Беттингер сделал глоток кофе и открыл верхнюю папку, в которой находились фотографии и отчет о вскрытии женщины, лишившейся головы.

– Я никогда не понимал, почему их называют поджаренными, – сказал офицер Дейв Стэнли, тыкая зубцами пластиковой вилки в обвалянные в сухарях равиоли. – Они же прожарены насквозь.

– На вид они именно что поджарены, – ответил обладатель подкрашенных усов, седой коротышка американец итальянского происхождения, который нес на своих плечах пятьдесят четыре года и держался за руль полицейской машины.

– Почему бы просто не назвать их «жареные равиоли»?

– Ну, это слишком очевидно.

– Зато меньше букв.

– Верно… Но никто не называет вещи своими именами. – Джанетто открыл пакет с едой на вынос и вытащил сэндвич с мясом и сыром, в котором было больше красного перца, чем в девятистах фаршированных яйцах.

Стэнли раскусил равиоли, и поток теплого расплавленного соленого сыра рикотта наполнил его рот.

– Здесь их классно делают.

– Когда получаешь их свежими, прямо с кухни, это семерка.

Молодой офицер предвидел такой комментарий. Капрал Джанетто оценивал все, что представляло для него хоть какой-то интерес, по шкале от нуля до десяти. Еда, кино, актрисы, машины, девять книг, прочитанных им в колледже с неполным двухгодичным курсом обучения, и пантеон классических альбомов рок-музыки – у всего был свой балл, в том числе у таких менее очевидных вещей, как города, страны, платья его жены, породы собак и супермаркеты. Десятки удостоились лишь Италия и ротвейлеры.

Итальянец откусил кусок своего сэндвича – при этом раздался такой звук, словно в тропических джунглях наступил конец света.

– Шесть, – сказал он, продолжая жевать.

– Но ты его проглотил.

– Половина очка. – Джанетто внимательно оглядел посыпанный перцем сэндвич и покачал головой. – Нет, до шести не дотягивает, и мы переходим к Анджело.

Дейв съел еще один равиоли.

– Похоже, ты все уже решил.

– Я даю оценки не просто так.

В этот момент пронзительно захрипела рация.

– Дерьмо, – сказал Стэнли.

Молодой офицер воткнул пластиковую вилку в равиоли, поднял трубку и включил связь.

– Машина девять. Офицеры Джанетто и Стэнли. Конец связи.

– Нам сообщили о стрельбе на углу Уорт и Леоноры, – сказал лишенный пола голос, принадлежавший существу, исполнявшему роль диспетчера. – Отправляйтесь туда.

– Вас понял. – Дейв положил трубку на консоль.

– Зеро. – Джанетто проглотил прожеванную пищу и одновременно откусил новый кусок. – Им следовало бы сообщить, что там нет стрельбы, – тогда мы бы сразу поняли: что-то пошло не так.

Его молодой коллега, который не мог решить, шутка это или нет, лишь пожал плечами и кивнул.

Капрал проглотил последний кусок сэндвича, включил фары, сменил передачу, и патрульная машина отъехала от ресторанчика «Настоящая Италия у Паоло».

– Середина была на шесть с половиной, – добавил он.

Дейв Стэнли лишь через несколько секунд сообразил, что напарник имел в виду сэндвич.

– Рад слышать.

– Все дело в оливках, – заявил Джанетто, сворачивая на Саммер-драйв.