Две затяжки. Она сделает две затяжки и погасит ее в пепельнице из тонкого китайского фарфора. Так продолжается уже год. Кто знает, может быть, когда-нибудь у нее и получится бросить. Во всяком случае, мы с отцом этого очень хотели.

Я подошла и поцеловала нежную щеку, пахнущую парфюмом. Эта женщина сама была цветком — дорогим и свежим.

— Привет, мам. Наконец-то увиделись. Как дела?

Голубые глаза взглянули с беспокойством. Мать потянулась и обняла меня в ответ. Скользнула рукой по длинным волосам.

— Привет, Огонёк. У меня хорошо, а вот у тебя, похоже, не очень. Что с тобой, Агнешка? Такое впечатление, что ты два дня спала на сеновале, и не одна.

— Если бы…

Настроение было таким же собачьим, как хвост Гретты, щекотавший ногу, и я вздохнула. Опустившись на стул, схватила из вазы пару орешков кешью и отправила в рот. Не знаю, зачем я сюда пришла, но есть не хотелось. Скорее всего заглянула за передышкой. Я потерялась и не могла себя найти.

Мать вопросительно вскинула брови и в раздумье задержала на мне взгляд. Родители у меня, конечно, люди прогрессивные и свободные от условностей, но тему личных отношений, особенно за дверьми спальни, мы не касались никогда.

— А… что там Эрик? — мать чиркнула зажигалкой и затянулась. Выпустила дым тонкой струйкой, приподняв подбородок. — Такой красивый, фактурный мальчик. И к тебе не ровно дышит, — заметила между прочим. — Не приезжал? Мне казалось, что вам хорошо вместе.

Я пожала плечами — нож Ольги Павловны все так же ровно отстукивал «тук-тук-тук-тук», не отпуская из мыслей Антона.

— Не знаю. Нормально, наверно.

— Что, так и не помирились?

— Да мы и не ссорились. Надоел, и все. Скучно стало, не хочу его держать — зачем? Мне от его фактуры ни холодно, ни жарко.

Нож застучал медленнее и тише. Я вспомнила, что Миленка рассказала об Ирке — о том, что у них с Эриком что-то там было, и покосилась на домработницу. Ира была дочерью Ольги Павловны, и кто знает, что она рассказала матери о своих отношениях с Покровским.

Мать перехватила взгляд и затянулась сигаретой во второй раз. Выпустив дым, затушила ее в пепельнице и перевела тему.

— Так, может, скажешь, в чем дело? — сложила перед собой руки. — Пропуски занятий, отцу не звонишь, внешний вид… Агния, ты меня расстраиваешь, и твоя прическа тоже. Вацлав огорчится, если увидит тебя в таком виде. Ты — наше лучшее произведение, помни об этом в следующий раз, когда решишь обойтись без шампуня.

— Мам, перестань, — я скривилась. — То, что работало в девять лет — больше не работает.

— И не подумаю. Я вчера звонила Игорьку в салон — он жаловался, что ты отменила маникюр и не назначила новое время для процедуры. — Мама протянула руку и погладила мое плечо. Улыбнулась так, как умела только она — эту улыбку знали тысячи. — Огонёк, убивать в себе женщину — это преступление, — произнесла с ласковым укором. — А отказать такому мастеру — преступление вдвойне! Не знаю, что тебя так расстроило, но не существует причины, по которой ты можешь отказаться от этого священного ритуала и ходить лохматой, особенно возле своего мужчины.

И снова перед глазами встал проклятый Морозко — злой и гордый, как неприступная крепость. В очках и с рюкзаком за спиной. Где-то над головой засмеялся Купидон. Провернул стрелу в сердце, так, что оно в тоске заныло. Но хоть мозги не отключил, и на том спасибо.

Вот снять бы этот рюкзак, да как шарахнуть им хорошенько по светло-русому затылку, чтобы очки слетели, а глаза прозрели — видишь ли, видит он меня насквозь! Нострадамус очкастый!

И сама не ожидала, что признаюсь. Ольга Павловна как раз опускала на стол тарелки с завтраком, когда я неожиданно вполголоса заявила:

— А моему мужчине плевать, мам. На все плевать. Он мне не верит — я для него лишь красивая обертка с ужасным характером. Он мечтает выселить меня в соседнюю Галактику и никогда не видеть.

— То есть… как это? — мать застыла с салфеткой в руке, так и не дотянувшись до приборов. — Это что, шутка? — растерянно спросила.

— Нет, правда. Он физик, измеряет расстояние угловыми секундами и парсеками. «У черта на куличках» — для него недостаточно далеко.

— Агния, он что, взрослый?

Я встала. Пора было собираться, но прежде стоило успокоить маму. Это я у нее достаточно взрослая, чтобы решить свои проблемы самостоятельно.

— Да нет, младше меня на целый день, но упертый. И самый лучший, хоть и дурак!

— Спасибо, Ольга Павловна, — я обернулась к присутствующей в кухне женщине. — Чудесная брускетта, но мне пора в «Скалу».

— Агнешка, а как же…

— Я в «Макдональдсе» что-нибудь перекушу!

Уже выходя из дому, подумала о том, что теперь, когда о Кудряшке знают Дита и мама, похоже, моя семья готова к встрече с Морозовым.

Осталось только придумать, как его с ними познакомить.

Антон

— Антон, а какие девушки тебе больше нравятся — светленькие или темненькие?

— Умные.

— Ну, Тошка! Я же серьезно спрашиваю!

Я сидел дома в кухне, поглядывал на часы и пил чай. Кристина сидела за столом напротив, барабанила пальцами по задранной к подбородку коленке и рассматривала меня сквозь румяную сушку.

После того, как она надела сушку на нос, я у нее ее отобрал и вернул на тарелку.

— А я серьезно отвечаю. Зачем это тебе понадобилось знать, интересно?

— Да так. Мы тут с девчонками в школе поспорили, кто Денису больше нравится— я или Вика. Хотим понять закономерность. Ведь по логике вещей, если парень светленький, значит, ему должны нравится темненькие девчонки, и наоборот. Так?

Я уже давно перестал удивляться тому, чем забита голова у моей сестры.

— Нет, не так. Если судить по твоей логике, тогда рыжим нравятся исключительно рыжие и никто другой.

Кристина удивлённо ахнула:

— А тебе что, рыжие нравятся?! — Протянула задумчиво: — Как-то я не подумала…

Я откусил бутерброд и запил его горячим чаем. Сунул в рот кусок сыра.

— Да причем тут я? — пожал плечами. — Я же тебе уже ответил, какие.

— Ну да! А если девушка похожа на двойной чизбургер? А если она феминистка или у нее уши лопоухие? Что, все равно, лишь бы умная? — сестра подозрительно прищурилась и подперла подбородок кулачком, не желая во мне разочаровываться.

— Да хоть с кольцом в носу!

— Ой, Тошка, а тебе что, нравится пирсинг? — к мелкой тут же вернулось настроение и глаза заблестели. — Ой, а мне тоже! А еще татуировки! — она воодушевленно защебетала, помахивая руками: — Череп там, дракон, символы всякие кельтские — особенно у парней! Антон, а давай тебе сделаем одну, а? — сложила ладони вместе у груди и заныла: — Совсем малюсенькую! Ну, пожалуйста!